Лео, пытаясь удержаться за поручни, вдруг отпустил их и, покатившись в переднюю часть вагончика, сильно ударился при этом головой о дальнюю стенку. Хьюланну послышалось, что мальчик вскрикнул от боли, но грохот мотора пчелы и стонущий гул каната заглушили его крик. Вагончик вновь двинулся вперед и вновь подпрыгнул, отчего его снова отбросило назад на несколько футов. Кабина закачалась словно маятник. Лео, сжавшись, откатился к краю пульта управления, недалеко от Хьюланна.
Наоли заметил, как алая кровь заструилась из угла рта мальчика. Лео протянул руку, чтобы ухватиться за что-нибудь, зацарапал голыми пальцами гладкий холодный металл. Вагончик резко вздрогнул, и мальчик вновь заскользил по полу назад.
Колебания маятника-вагончика были настолько частыми и высокими, что у Хьюланна начала кружиться голова, как у ребенка на забавном аттракционе. Хотя ему было не до забав.
Лео, сгруппировавшись, чтобы предохранить самые уязвимые места от повреждения, отскочил после очередного удара от стены и вновь оказался рядом с пультом управления. На левой щеке его расплывался кровоподтек, который становился все темнее и темнее.
Хьюланн, держась за поручень, потянулся и зацепил куртку мальчика, пронзив ее всеми шестью когтями, пытаясь надежно ухватить ее. Вагончик наклонился в очередной раз, но Лео уже не пришлось катиться к передней стенке. Хьюланн использовал свои мощные, хотя и недостаточно тренированные мышцы, стремясь удержать его. Подтянув одной рукой мальчика к своей судорожно вздымающейся груди, он выпрямился, опираясь на другую руку. Затем крепко прижал его к себе, когтями удерживая за одежду. Лео ухватился за поручни и держался за них так крепко, что суставы на его руке побелели.
– Мы должны остановить вагон! – крикнул он Хьюланну. Лицо Лео сморщилось, он стал похож на маленького старичка. – Он может слететь в любую минуту.
Хьюланн кивнул. Теперь он вновь смотрел через окно и не мог отвести глаз от того, что видел, как человек, загипнотизированный крадущимся за ним львом. Посадочная станция то удалялась, то приближалась. Казалось, будто сами здания двигались перед ними, и одновременно плясали внизу сосны, исполняя какой-то жуткий ритуальный танец, а вагончик катался взад-вперед на канате. Небо также то приближалось, то удалялось вместе с серовато-голубыми облаками.
– Отключи его, – настаивал Лео. Мальчик боялся отпустить любую из рук, так как его снова могло отбросить и понести через весь салон.
Хьюланн потянулся к пульту управления. Вагончик снова двинулся вперед, но, столкнувшись с каким-то препятствием, откатился назад, раскачиваясь еще больше. Хьюланн вырубил все системы – и вагончик, прекратив штурмовать препятствие, повис на тросе. Постепенно колебания начали утихать, становясь более безопасными. И только ветер нежно покачивал пчелу.
– Что же нам теперь делать? – спросил потрясенный Хьюланн.
Лео, ослабив руки, посмотрел на поручни, словно ожидая увидеть на том месте, где он держался, какой-то изгиб, затем сжал кулаки, стараясь избавиться от судороги.
– С тросом что-то не в порядке. Мы должны проверить.
– Но как?
Лео внимательно изучал потолок.
– Там какой-то специальный люк.
В задней части салона, по левой стороне, перила вели к вентиляционному люку на потолке.
– Тебе придется это сделать самому, – сказал Лео. – Меня снесет ветром.
Продолговатая голова Хьюланна кивнула в знак согласия Его хвост все еще крепко обвивал левое бедро.
Глава 8
Баналог застыл в массивном зеленом кресле в тускло освещенном кабинете Охотника Доканила. Если бы он был ученым, обладающим знаниями более низкого порядка, чем те, которыми он располагал, он не смог бы противостоять натиску столь изощренного допроса, какой применил Охотник. Он легко бы допустил неточность в деталях, или выдал бы себя тем, что начал заикаться, или на его лице непроизвольно промелькнула бы тень страха. Но травматолог был наоли, обладающим огромными познаниями в области работы мозга, его физического функционирования. Баналогу были известны самые тонкие процессы, протекающие в сверхразуме. Он знал, как управлять своими эмоциями до такой степени, что это было неподвластно ни одному из наоли – кроме Охотника. И врач подавил страх, завуалировал свою ложь, стал настоящим воплощением искренности, честности и профессиональной заинтересованности. Баналог предполагал, что ему удалось обмануть Доканила. Он, конечно, не мог быть полностью уверенным в этом; никто никогда не мог знать наверняка, о чем думает Охотник. Но Баналогу казалось, что ему удалось убедить Охотника в правдивости своих показаний.