К. Серебряков.
Рис. вверху представляет первобытный, совершенно оставленный теперь способ скручивания чайного листа ногами в мешке. Этим первобытным способом один человек вырабатывает в день не более 8 ф. готового чая; тогда как м ехани чс ское скручи-вание увеличило продукцию до 300 ф. за один прием (20-40 мин).
Рис в середине изображает различные приемы обработки чайного листа. Из рисунке справа видна фигура человека, скручивающего чай руками на переднем плане кустарный станок для скручивания чая в работе. На заднем плане видна печь «Siroceo» для сушки чая.
Рисунок справа изображает одну из последних стадии фабрикации чая: сортировку чая на круглых, конической формы ситах с отверстиями различного диаметра. Сортировка на ситах отделает средние но величине, наиболее ценные части чайной смеси от веточек и грубых листьев, а также от мелкой чайной ныли и крошки.
СТАТУЯ СВОБОДЫ, (ПИСЬМО ИЗ-ЗА ОКЕАНА).
— Статуя Свободы, сэр, стоит два миллиона долларов!-Мой собеседник указывает вдаль, где в дымке речного тумана высится серая громада, и умолкает подавленный величием цифры. Мысль моя устала от арифметики. Она бежит куда-то в сторону, по путям, непонятным для гражданина Соединенных Штатов.-Два миллиона,-полно, не больше ли?
Ведь, для того, чтобы эта статуя могла появиться в преддверии Нового Света, понадобилось, чтобы восемь веков назад, на самой заре европейской истории, бароны и горожане вырвали у строптивого короля Иоанна великую хартию вольностей; понадобился Виклеф, бесчисленные жертвы, сожженные на кострах, окованные броней пуритане, меч Кромвеля, плаха, принявшая голову Карла 1-го, — «Короля-джентльмена»; понадобился Мильтон с его пламенной защитой свободного слова, бессмертный сатирик Свифт, прикованный к позорному столбу «за дерзостные и вредные мысли», понадобились ядовитые памфлеты Пенна, суровые проклятия Байрона, восторженные грезы поэта-революционера 11 Шелли. Восемь долгих веков человек боролся мечем, мыслью и словом, рылся, как крот, в толще мещанского тупоумия, ниспровергал насмешкой старых идолов, корчился в застенках, умирал под пыткой, стоял перед толпой, которая кричала «распни его!», выслушивал от судьи приговор: «пожизненная каторга!», изнывал на галерах и в трюмах «кораблей-гробов», восторженно глядел на близкий, совсем близкий лик
Свободы-и с невыразимой мукой замечал, как лик этот отступает вдаль, исчезает, рассеивается. Великая хартия вольностей проста и немногословна. Но каждая буква ее сверкает как алмаз, искрится жемчужинами поэзии, рдеет рубинами крови; каждая буква ее-это бесконечный свиток, где записана повесть о гордых страданиях и мощной борьбе дерзающего, сильного человека. Но и хартия эта-только пьедестал, только подножие. На нее опирается нечто, что не стареет от времени, не ведает уныния и сомнений, не боится смерти и каждому от колыбели до могилы нежно шепчет великую грезу жизни: «осмелься, дерзни, дай крылья твоей мысли, дай простор твоей воле- и ты станешь царем мироздания!» Это «нечто» слабый человеческий язык называет Свободой. Сколько радостных жертв принесено ей в прошлом, сколько жертв потребует она в будущем? Свобода не считает их. Свобода над ними. Ибо свобода-это мечта, без которой мертва жизнь и призрачна действительность.
— Статуя Свободы стоит два миллиона долларов. Городское управление Нью-Йорка содержит при ней сторожа, которому платит 100 долларов в месяц. Время от времени ее чинят городские и инженеры, обходящиеся, приблизительно, в две тысячи долларов каждый. Итак, на статую Свободы Новый Свет тратит около 5.5 тысяч долларов ежегодно. Мой собеседник подсчитал цифры и успокоился. Это, в сущности, не так много, как казалось с первого взгляда. Это далее совсем дешево. За хорошие вещи платят больше. И, пораженный неожиданностью и вместо с тем неопровержимостью открытия, он несколько конфузливо говорит мне:-В сущности, сэр, статуя Свободы малоинтересна. Если хотите иметь представление о настоящей, большой Америке, посмотрите отель Астор-пять миллионов, дон Вандербильда-шесть миллионов, центральную станцию подземной дороги- двенадцать миллионов. Собеседник уходит. Я задумываюсь, и мало — по — малу все больше и больше убеждаюсь, что он нрав-больше она не стоит.
— Нельзя любить женщину, которая назначает лену. Нельзя верить в свободу, которая стоит два миллиона. Воистину, только камень и железо в ртов серой громаде. Ни одной великой тени прошлого не витает над пей. В стране звездного флага о ней думают лишь подрядчик, архитектор, сторож и гид экскурсионного автомобиля, который кричит в мегафон:
— Это, лэди и джентльмены, знаменитая статуя Свободы! Два миллиона долларов!
Я. Ф.
Я. С. ПУШНИН В ТВОРЧЕСТВЕ ХУДОЖНИКОВ. 3- Ф- ГОДЛКРБАХ.
(К 90-летню со дня смерти Пушкина).
Имя. Пушкина настолько дорого и близко каждому культурному человеку, личность его продолжает вызывать такой интерес и симпатию, что отражения се в изобразительном искусстве не могут остаться без самой внимательной оценки. Отметим здесь наиболее ценные портреты.
Первый по времени портрет Пушкина относится к 1811-1813 г.г. Это рисунок Чирикова, гравированный позже Гейтманом. Существует, однако, мнение (его разделял А. И. Сомов), что автором этого рисунка был К. Брюллов, Пушкин представлен в возрасте 12-14 лет. Судя по известному описанию наружности Пушкина-мальчика, в воспоминаниях И. И. Путина, Чириковский (Брюолловский?) портрет очень схож. Здесь Пушкин таков, каким он описал себя во французском стихотворении «Мой портрет».
Заметим, что немалый интерес представляют автокаррикатуры Пушкина. Будучи довольно ловким рисовальщиком, Пушкин умел передавать сравнительно правдоподобно общий абрис и некоторые особенности своего лица. Но крайней мере, следующий повремени портрет (карандашный) Пушкина, 1820 г. работы Жана Вивьена, близко совпадает с автопортретом поэта, исполненным в том же году в Крыму. Портрет этот считается одним из лучших. И. Н. Крамской, видевший его на Пушкинской выставке в Москве, писал
Н. М. Третьякову, что портрет ему понравился, хотя, по его мнению, «вообще портреты Пушкина никуда не годятся».
Б 1827 г. Пушкина писал Тропинки. Этот портрет, «Байронического» типа, изображает поэта в домашнем халате, с заветным перстнем-талисманом на большом пальце правой руки и с бирюзой на указательном пальце.
В живописном отношении более силен портрет Кипренского (1827). Д. А. Ровинский считал его «лучшим и самым схожим» портретом Пушкина. Второе едва ли верно. Кипренский был не способен к пассивному восприятию модели. При всей красоте живописи и тонкости техники, портрет Кипренского не точно передает образ Пушкина, слишком идеализирует его, недостаточно подчеркивает индивидуальные черты «потомка негров безобразных». Пушкин был некрасив и никогда не считал себя красивым. Некоторые современники находили его «уродом»,- «quel monststre) говорили о нем на светских балах. Кипренский же изобразил весьма благообразного господина, смягчив те негритянские черты, против которых ничего не имел сам Пушкин, хорошо знавший «свой арабский профиль»,
Пушкин был, по-видимому, польщен
А. С Пушкин: Гравюра Гейт-мана с рис. Чирикова.