Я забежал дальше, чем предполагал, примерно на треть мили. Наконец среди деревьев показался дом. Двор был пуст. Стояла удивительная тишина. Одна из стеклянных дверей была распахнута. Я вошел. Столовая производила странное впечатление, словно не использовалась людьми и не предназначалась для них, наподобие комнат в музеях, отгороженных от посетителей шелковым шнуром: Провинциальный Калифорнийско-испанский Стиль, Доатомная Эра.
Гостиная, с ее журналами, немытыми бокалами и мебелью в стиле голливудского кубизма, имела такой же необжитой вид.
Я пересек коридор и, открыв дверь, очутился в кабинете, заставленном полками с книгами и ящиками для картотеки. Жалюзи были опущены. В помещении стоял затхлый запах. На одной стене висел темный портрет лысого старика, написанный масляными красками. С худого хищного лица на меня сквозь полумрак смотрели его глаза. Сенатор Холлман, решил я. Я закрыл дверь, оставив его наедине с самим собой.
Я обошел весь дом и лишь на кухне наконец-то обнаружил два человеческих существа. За обеденным столом сидела миссис Хатчинсон с Мартой на коленях. От звука моего голоса пожилая женщина вздрогнула. За те сорок пять минут, что мы не виделись, лицо ее осунулось. Глаза глядели холодно и осуждающе.
— А потом что? — спросила Марта.
— Потом маленькая девочка пришла домой к этой доброй старушке, и они стали пить чай и есть булочки, — Миссис Хатчинсон выразительно взглянула на меня, и я понял, что мне советуют помолчать. — Булочки и шоколадное мороженое, и старушка прочла маленькой девочке сказку.
— А как звали эту девочку?
— Марта, как и тебя.
— Она не могла есть шоколадное мороженое из-за аллергии.
— Они ели мороженое с ванилью. И мы тоже будем, а наверх положим клубничное варенье.
— А мамочка придет?
— Не сразу. Она придет позже.
— А папочка придет? Не хочу, чтобы папочка приходил.
— Папочка не... — Голос миссис Хатчинсон сорвался. — Вот и конец сказки.
— Расскажи еще что-нибудь.
— У нас нет времени. — Она ссадила ребенка с колен. — Беги в гостиную и поиграй.
— Я хочу пойти в оранжерею. — Марта подбежала к внутренней двери, которая вела из дома в оранжерею, и затрясла дверной ручкой.
— Нет! Не ходи туда! Вернись!
Напуганная тоном женщины, Марта неохотно вернулась.
— Что случилось? — спросил я, хотя мне показалось, что я уже знаю. — Где все?
Миссис Хатчинсон указала на дверь, которую только что пыталась открыть Марта. За дверью слышался приглушенный гул голосов, словно гудел пчелиный рой. Миссис Хатчинсон тяжело поднялась и поманила меня. Чувствуя на себе неотрывный взгляд детских глаз, я подошел к ней вплотную. Она сказала:
— М-ра Холлмана з-а-с-т-р-е-л-и-л-и. Он м-е-р-т-в.
Чтобы ребенок не понял, миссис Хатчинсон произнесла слова по буквам.
— Не надо по буквам! Не хочу, чтобы по буквам!
В порыве обиды ребенок вихрем вклинился между нами и ударил пожилую женщину по бедру. Миссис Хатчинсон притянула девочку к себе. Марта застыла в неподвижности, уткнувшись лицом в цветастое платье и обняв крошечными белыми ручками могучие ноги няни.
Я оставил их и прошел через внутреннюю дверь. Неосвещенный коридор со стеллажами вдоль стен заканчивался рядом ступеней. Спотыкаясь в темноте, я спустился по ним и оказался перед второй дверью, которую открыл. Край двери мягко ударился о чьи-то ноги. Их владельцем оказался шериф Остервельт. Он недовольно фыркнул и обратился ко мне, держа руку на кобуре.
— А вы куда направились?
— Хочу пройти в оранжерею.
— Вас не приглашали. Это официальное расследование.
Я заглянул через его плечо в оранжерею. В центральном проходе, между рядами густо растущих орхидей, стояли Милдред, Зинни и Грантленд, сгрудившись вокруг тела, которое лежало лицом вверх. Лицо закрывал серый шелковый носовой платок, но я знал, чье это тело. Мохнатый ворс твидового костюма Джерри, полнота и беззащитность делали его похожим на мертвого плюшевого медвежонка.
Склонившаяся над ним Зинни, не успевшая переодеться, выглядела нелепо в своем белом нейлоновом пеньюаре с оборками. Без косметики лицо ее было почти столь же бесцветным, как и ее наряд. Милдред стояла рядом с ней, глядя вниз на земляной пол. Чуть поодаль, опершись на ящик с рассадой, стоял д-р Грантленд, сдержанный и настороженный.
Зинни обратилась к шерифу, не меняя застывшего выражения лица: — Пусть войдет, если хочет, Ости. Нам может понадобиться и его помощь.
Остервельт сделал так, как она сказала, и сделал это смиренно, с почтительной готовностью. Я вспомнил о том простом факте, что Зинни только что унаследовала холлмановское ранчо и ту власть, которую дает владение им. Грантленду, казалось, напоминания не требовались. Он придвинулся и зашептал что-то ей на ухо; в повороте его головы сквозило нечто собственническое.