Второй выпад почти выбил у меня меч, сила удара была настолько жуткой, что я отшатнулся. Я снова кувыркнулся, старые кости и уставшие мышцы начали работать. В этот раз я поднялся быстрее, оказавшись внутри защиты врага. Я рубанул по локтю хроно. Рана была неопасной, но его броня в том месте оказался слабой и мой клинок вошел глубоко. Враг взвыл и ослабил хватку копья. Сложно держать длинную и тяжелую штуку, когда твои сухожилия горят.
Он ударил древком наотмашь, и хотя я приготовился к ответному выпаду, он все равно обжег, словно взрыв шоковой гранаты, и я растянулся на полу арены.
Толпа взорвалась одобрительными возгласами. Я проигнорировал их.
Мой затуманенный взгляд сфокусировался на враге.
Истекая маслом и кровью, хроно зашагал ко мне. Он держал копье близко к телу, используя для его уравновешивания вторую руку, и тем самым уменьшив досягаемость оружия. Гладиатор был в паре метрах, собираясь сделать выпад, когда я метнул свой широкий клинок. Тот крутанулся в воздухе. Слегка изогнутое лезвие и утяжеленная рукоять усилили скорость броска. Меч попал в центр туловища хроногладиатора, пробив золотой нагрудник и перемолов то, что было под ним.
Противник ошеломленно замер, не опуская копье, словно запись на пиктере резко поставили на паузу. Затем хроно рухнул на колени и выронил оружие. Подобрав меч Кабе, я шагнул к гладиатору и быстрым ударом отсек ему голову. Часы смерти пробили ноль, предвещая слабый сердечный толчок, который убил бы его на месте, не будь он уже обезглавлен.
Толпа обезумела от такого зрелища, вопя и брызжа чужой яростью. Я вынул из убитого свой клинок и опустился на колени возле Кабе, вернув ему его фальшион.
Я посмотрел на кровавую лужу и увидел в ней свое отражение. Высокий, с развитой мускулатурой, облаченный в кожаный полудоспех, я выглядел как воин. Говорили, что шрамы на лице придавали мне внушительности, а бритые светлые волосы выдавали военное прошлое. Помимо татуировки молнии на левом плече, мое тело не несло никаких знаков. В синих глазах еще сохранился блеск прежней энергии. Мне говорили, что по общепринятым стандартам я красавец. Тщеславие никогда не было моим проклятием. Я видел, как оно отражается на других – чужаках и врагах. Но оно никак не сказывалась на том, как они умирали. Смерть уродлива, и ей безразлична внешность.
– Брат… – обратился я, мягко вложив фальшион в руку Кабе. Казалось, он смирился, хотя рот все еще открывался в тщетной пародии на речь.
– В твоих легких кровь, Кабе. Не пытайся говорить. Успокойся. Уже почти все.
Он посмотрел на меня и страх в его глазах сменился чем-то похожим на покой.
Я прижал острие своего меча к его груди. Другой рукой коснулся выцветшей татуировки молнии на его левом плече.
– Почетная смерть… – прошептал я. Кабе едва заметно кивнул. Я надавил и все кончилось.
Тарригата встретил меня на другой стороне арены. В ярком свете он выглядел исхудавшим, словно его кожа была полупрозрачной. Старик принюхался, когда я перелезал и наклонил голову в бок так, что его левое ухо повернулось ко мне.
– Это Кабе? Он воняет. Пахнет как мертвец.
Я наклонился, поморщившись из-за веса тела Кабе на моем правом плече.
– Прояви уважение к Громовому Легиону, – прошипел я сквозь сжатые зубы.
Несмотря на мое огромное превосходство в росте и весе, Тарригата выглядел невозмутимым.
– Тьфу! Вы теперь гладиаторы, Херук.
– Старик, клянусь я… – начал я.
– Сегодня клиентов меньше, – заметил Тарригата, отмахнувшись от моей пустой угрозы, словно та была надоедливой мухой, севшей ему на воротник. – Толпа тише.
– Всех меньше, – сказал я. – Даже великий Громовой Легион не может завлечь толпу, да?
– Некого завлекать, – сказал Тарригата. Он принюхался, его сморщенные старые ноздри раздулись. – В воздухе витает страх. Творятся темные дела.
Я фыркнул в ответ на эти слова, так как много раз слышал конспирологические теории Тарригаты.
– Кроме того, – продолжил старик с жестокой улыбкой на лице, – вы больше не Легион. Со времен Арарата.
– Он прав, Херук. Мы теперь никто. Всего лишь бойцы с арены, а Тарригата – наш господин.
– Мы больше этого, Вез, – возразил я, взглянув в глаза бородатого гиганта, остановившегося передо мной.
У Везулы Вульта было больше шрамов, чем у любого воина, которого я знал или убил. И он носил их с гордостью. Такой же крупный, как и я, он был на голову выше, торс и плечи образовывали перевернутый треугольник.