Не мог же он не понимать, что Великобритания, воюя с генерал-фельдмаршалом Роммелем за свои колонии на Ближнем Востоке, готовится перенести войну и на европейский континент, с юга ли через Италию, или перепрыгнув через Ла-Манш, с севера. Как доведётся. Рано или поздно. Не важно. Ведь об этом говорили Гитлеру его самые верные и неукоснительно преданные идеям национал-социализма исполнители его преступной воли, лучшие командующие немецкой армией – Вальтер фон Браухич, Теодор фон Бок, Ханс фон Клюге, Вальтер Лист и Манштейн.
И для того, чтобы такое решение сложилось в воспалённых головах новоявленных завоевателей мира, СССР готов был делать вид, что отмобилизованные и вооруженные до зубов немецкие войска, сосредоточенные вдоль берегов Буга и Немана, находятся там только для того, чтобы в глубоком тылу в тысячах километров от атлантического побережья Франции и Средиземного моря завершить мобилизационные приготовления для дальнейшего броска в аравийские пустыни с выходом к нефтяным промыслам Ирака и Ирана и в последующем развития наступления на Индию, сокровищницу, житницу и ресурсную базу Британской империи.
Это был бы её конец, и тогда возобновленная германская операция «Морской лев» с высадкой на вечно зеленом острове оказалась бы не сложнее, чем пересечь Ла-Манш на прогулочном морском катере. Что бы тогда остановило Гитлера? Ведь должен же он был понимать, что все его скоротечные победы над малыми и большими странами Европы были своеобразным подарком со стороны европейской элиты, проявившей намеренную беспомощность и передавшей в руки набиравшего силу фашизма свои государства со всеми нетронутыми складами и запасами, отлаженной и работающей промышленностью и эффективным сельским потенциалом. И самое главное, свои передовые технические достижения, и умелых инженеров, и профессиональных рабочих, которые, может быть, по принуждению, но тем не менее с удвоенной энергией стали трудиться, накачивая мускулы германскому «тысячелетнему» рейху.
Неужто руководящие европейские круги и впрямь так были напуганы коммунистической химерой, что предпочли раболепствовать перед фашистским монстром в надежде, что он в конце концов ринется на советские бастионы, сокрушит их и затем сам, обескровленный и измученный схваткой, бездыханным рухнет на их руины?
Неужели в этом в те времена заключался основной смысл пораженческой «высокой» европейской политики, посчитавшей, что таким образом она сможет с минимальными потерями для себя одним выстрелом убить сразу двух зайцев?
Поверить в другое просто невозможно, вспоминая ту сверхизобретательность и изощренность в выборе политических средств, которые проявила французская и английская дипломатия в самом начале 20-го века, готовя войну с кайзеровской Германией, страной несомненно более могущественной в военном и экономическом отношении, нежели чем гитлеровская Германия накануне 1 сентября 1939 года.
Дайте нам ещё только ДВА заветных года, и тогда советский народ не узнает, что такое потерять пятую часть своего населения и половину своей промышленности. Больше чем воздух нужны были эти ровно два года.
Может быть, в этом и была великая тайна Сталина? Кто мог тогда или сейчас проникнуть в тайны его многогранного и изобретательного ума? Ясно было одно – непростительно до поры до времени вспугнуть зверя и позволить ему внезапно вырваться из своего зловещего логова. Ещё требовались недели и месяцы, чтобы успеть подготовить новые рубежи обороны, приучить войска к маневренной войне с массированным использованием мобильной техники, прежде всего танков.
Необходимо было извлечь уроки из неудач, которые сопровождали Красную Армию в боях на КВЖД, Халхин-Голе и в Финскую кампанию. Непропорционально велики были понесенные тогда потери. Слишком дорогой ценой были завоёваны эти победы. Непозволительно долго учились красные командиры суворовской науке – «побеждать не числом, а уменьем».
И поэтому стране нужны были эти годы. Их надо было вырвать у беспощадного времени руками, зубами, чем угодно, изворачиваясь, соглашаясь, демонстрируя деланную беспечность, заключая неожиданные временные союзы, наконец, с пониманием того, что любая публичная резкость, несдержанность, непродуманное поспешное заявление, нелепая политическая поза неизбежно обратятся в реки людской крови, страдания матерей и гибель их детей, создадут смертельную опасность для молодой неокрепшей советской республики, получившей по воле немилосердного рока лишь двадцать, с 1920 по 1940 г., быстротечных относительно мирных мгновений, чтобы собрать остатки народных сил, измотанных четырьмя годами Первой мировой бойни, последовательно перетекшей в свое логическое, но бесконечно кошмарное продолжение – затяжную гражданскую схватку, в которой брат почти сладострастно убивал своего родного брата, а отец единственного сына.