— Да я тебя, ублюдок!..
Эти, как и дальнейшие, слова он сдавленно выкрикнул на старом добром немецком с южно-саксонским акцентом, ясно проявившимся в минуту ярости. Сколько себя помнил, так ему еще не приходилось ругаться. Подобного потока отборнейшей грязной брани, которую услышишь только в штрафных частях Вермахта, он сам от себя, офицера Люфтваффе, никак не ожидал. Излив свои гневные речи на голову оцепеневшего рыцаря, который, к счастью для Гунтера, не понял ни слова и все время мучительно косил глаза наверх и морщил лоб в попытке разглядеть черный металлический предмет, приставленный к его голове (жезл какой-нибудь освящающий?), немец в сердцах вскинул пистолет и выстрелил в воздух. Просто так, от злости. Усевшаяся на киль «Юнкерса» ворона сердито каркнула и тяжело взлетела, обронив пару перьев.
Из глаз сэра Мишеля точно искры посыпались от резкого, громоподобного звука, каковой доселе ему слышать не приходилось, и несчастный благородный рыцарь припал лбом к траве, закрыв голову руками.
— Ладно тебе придуриваться, — немного поостыв и отдышавшись, проворчал Гунтер, тронув сэра Мишеля носком сапога, и добавил на понятном рыцарю старом языке. — Вставай.
Сэр Мишель, уяснив, что гнев Божий вот прямо сейчас на него не обрушился, и молния Господня пролетела мимо, не причинив вреда, осторожно приподнял голову и исподлобья посмотрел на пистолет.
«Ангел, как есть ангел! А крылья, небось, под одежду запрятал, эвон она какая… непонятная.» И встал, повинуясь сильному рывку, ухватившего его за плечи Гунтера. Последнему надоело ждать, и он решил помочь пугливому полоумному человеку понять, наконец, что разговор сейчас предстоит серьезный. Тем более в округе кроме них двоих и вороны, возвратившейся на облюбованное ею местечко, никого не было.
Выглядел сэр Мишель не ахти — ноги будто сеном набиты, руки пытаются сложиться в молитвенный жест у груди, лицо бледное и губы подрагивают, точно он из ледяной воды вылез… А еще похмелье… тошнит… И дракон рядом стоит, не шелохнется.
— Объясни, — медленно начал Гунтер, старательно подбирая слова попроще, — какая это часть страны? Нормандия?
Сэр Мишель утвердительно кивнул и шмыгнул носом.
— Так, хорошо. Значит, мы во Франции?
Рыцарь вздохнул, не понимая, что хочет услышать от него драконий повелитель, но все-таки сказал правду, мало ли тот мысли насквозь читает, проверить хочет?
— В королевстве Английском. Земли короля Ричарда. Плантагенета. Сына Генриха Второго, короля Англии, наследника герцога Вильгельма Нормандского… — и всхлипнул. Ну, почему он не понимает таких простых вещей, зачем спрашивает?
Гунтер загнал поглубже готовый вырваться истеричный вопль, и, снова встряхнув юношу, срывающимся голосом проговорил:
— В Англии сейчас король Георг. Виндзор. А Плантагенеты твои… поумирали давно.
На глазах сэра Мишеля готовы были показаться слезы — столь надрывно звучали слова иноземца. «Ангел, да еще рассудком повредившийся. Надо его к епископу отвести… Хотя, что епископу делать с ангелом? Ну, к святому нашему папе, в Рим, отвезет, а дальше? А дракон как же? Он же без хозяина от тоски подохнет, как собака, они такие, драконы… Взять его с собой — коровы в хлеву перепугаются, молоко давать перестанут… Зачем я из дому… ушел…»
Такие вот мысли роились в голове рыцаря, пока Гунтер пристально вглядывался в его лицо, пытаясь найти хоть одну черточку, присущую душевнобольным от рождения. Нет, этот человек выглядел вполне нормально… Но почему же тогда он говорит про королей, сгинувших почти восемь столетий назад, отчего не знает простого французского языка, предпочитая изъясняться на старинном наречии? Гунтеру поначалу пришла в голову мысль, что его разыгрывает студент-недоучка, откопавший на чердаке старофранцузский словарь и стянувший где-то кольчугу, но в подобное верилось с трудом, слишком уж неподдельными были слезы в глазах непонятного нормандца.
— Земли Английской короны. Я не вру, — повторил сэр Мишель, не смея поднять глаз. — И король сейчас Ричард. Ну, правда же!.. Он уже несколько месяцев, как король.
— Несколько месяцев? — переспросил, прищурившись, Гунтер. — Несколько… А какой сейчас год, ты хоть знаешь? (Дремучий селянин из глухой деревеньки, перепутавший времена, королей и страны?)
— Знаю. Одна тысяча сто восемьдесят девятый по пришествию Спасителя, — без запинки отчеканил сэр Мишель, а Гунтер, будучи не в состоянии уложить в голове эту неправдоподобную дату, опять тупо спросил:
— А кто у вас спаситель?
Тут уже настало время опешить сэру Мишелю. Он широко раскрыл глаза, серьезно посмотрел на Гунтера, чуть склонив голову на бок и недоуменно произнес:
— Господь наш, Иисус Христос. А… а у вас?
— И у нас он, — послушно кивнул Гунтер, и тут до него начал доходить смысл всего произошедшего в последние часы. Исчезновение английских и французских городов, всех самолетов, неработающая связь… А этот… Он настоящий рыцарь? Или все-таки придуривается?
— Тысяча сто восемьдесят девятый, — как во сне пробормотал Гунтер, глядя прямо перед собой. — Семьсот пятьдесят лет. Бред…
— Так ты христианин? — с надеждой спросил сэр Мишель. Уже лучше, значит не посланник сатаны. — А ну крестное знамение сотвори!
Гунтер чисто машинально коснулся двумя пальцами лба, исполняя просьбу рыцаря, и, сам того не замечая, прошептал первые слова Pater Noster.[3]
— Наш, — облегченно вздохнул сэр Мишель и, немного осмелев, спросил: — А сам-то ты кто? И зверюга твоя откуда взялась?
— Не знаю… — промямлил Гунтер. После этих слов он впервые в жизни упал в обморок.
Это очень неприятно, когда тебе на лицо изливается поток мутной, теплой воды, попахивающей тиной. А если учесть, что в сей зловонной жиже плавают головастики, так и норовящие попасть в рот, то такое положение становится совсем уж несносным.
Когда грязный водопад иссяк, Гунтер осторожно открыл глаза, вначале протерев их большими пальцами, и приподнял голову.
Ситуация была исключительно интересной: светловолосый нормандец за время, пока неизвестный валялся без чувств, развил бурную деятельность — назвавшийся сэром Мишелем человек стащил с Гунтера теплую летную куртку, китель, рубашку с галстуком, шерстяное белье, оставив голым по пояс, и теперь стоял рядом. Вода, принесенная из ближайшей болотины подействовала — повелитель дракона, кажется, начал приходить в себя, и теперь слегка ошарашено осматривался, в поисках источника, излившего на его голову противный поток. Наконец его взгляд утвердился на сэре Мишеле, стоявшем рядом с сострадательным видом, и державшем в руках насквозь мокрый, и заляпанный тиной кожаный летный шлем, его, Гунтера собственный, кстати.
— Это… как понимать? — осведомился Гунтер, слегка приподнявшись, и опершись на локоть, — ты чего творишь, а?
Сэр Мишель помедлил с ответом, а потом на лице его появилась робкая улыбка:
— Так… ты же в беспамятстве был… Я думал, помрешь. А от беспамятства ничего лучше нету воды холодной. Вот.
— Ну, спасибо тебе, жизнь спас, — усмехнулся Гунтер и попробовал сесть. Голова, вроде, не кружилась. Глянув на сваленную кучей в двух шагах одежду, он хмыкнул, и, снова посмотрев на рыцаря, спросил: — Э, приятель, а раздевать-то зачем было?
Снова последовала долгая пауза, за время которой сэр Мишель покраснел до кончиков ушей, а потом тихонько пробормотал:
— Я думал ты… ангел, крылья вот искал.
— Чего?
— А их нету, крыльев-то… не ангел, стало быть.
Гунтер некоторое время переваривал услышанное, с мыслями: «Помешанный. То у него король — Ричард, то Англию с Францией путает… Теперь, вот, я — ангел… Впрочем, как помнится сумасшедших раздражать нельзя. Поэтому надо вести себя спокойно и соглашаться со всей ахинеей, которую он несет… И все-таки, что происходит вокруг?»
— Я не ангел, — сдерживая улыбку, сказал Гунтер, — я — человек… Ну, вроде тебя. Послушай, а где здесь ближайший город?
— Город… — поморщился сэр Мишель, — зачем тебе в город? Грязные они все, города. Народу там полно, все воруют…