Вся сцена казалась ему совершенно понятной: Панч просто-напросто ее бросил и в тот раз напоминал о каких-то ее прошлых признаниях, а она решила окатить его холодной водой, чтобы он не задирал нос. Всего обиднее, ничто из того лучшего, что она ему говорила: умница, добрый и прочее, даже с натяжкой не могло сойти за объяснение в любви. Нет, с натяжкой могло, так он все это и расценивал, а более детальные объяснения казались ему излишними — ведь все и так было ясно. Он же мастак понимать, чего нет. Вот с тем, что есть, — с этим хуже. Ведь их с Панчем прежние намеки были бы понятны ну абсолютно любому, кроме такого дурака, как он. А он, вместо того чтобы съездить этой скотине Панчу по роже, или нет, лучше было просто уйти навсегда, а он вместо этого сидел, развалясь в кресле, с видом бывалого человека, знающего порядок и обхождение, в том числе и то, что такого рода остроумные диалоги являются непременной принадлежностью общения умных людей.
Но зачем ей надо было именно при нем встречаться и разговаривать с этим наглым кретином! Правда, это было только вначале, потом они встречались либо на улице, либо у нее дома, иногда она приходила в общежитие. Но и вначале — зачем? Все мышцы окаменели от ненависти к ней.
— Идиот, идиот! — промычал он сквозь зубы, и, словно вынырнув на поверхность, услышал голоса и увидел, что вагон стоит напротив небольшого вокзала с башенкой и шпилем и в проходе толпятся пассажиры, стремящиеся к выходу. Было очень душно. Олег осторожно покосился на тех, кто стоял возле него, стараясь понять, не слышал ли кто-нибудь его слов, но визави спал в прежней позе, и никому до Олега не было ровно никакого дела.
Даже Анни Жирардо на него не оглянулась.
Почти в Ленинграде
1
— Эй, парнишка, толкани-ка его, — крикнул Олегу веселый подвыпивший мужичонка, указывая на спящего, но вдруг вмешалась стоящая за ним девушка в светлом берете, успевшая проснуться и вид имевшая совсем не заспанный. Тронувшее Олега выражение бесследно исчезло.
— Не расталкивать его надо, а выкинуть на ходу из электрички, алкаша несчастного, — слегка осипшим от бешенства голосом выговорила она. Ненависть эта была так неожиданна, что несколько человек оглянулись, а мужичонка, отразив на своем лице чувства Олега, в изумлении выкатил на нее глаза.
— Ишь ты, какая красивая! — только и смог выговорить он.
Олег нерешительно потряс пьяного за плечо, и тот словно только того и ждал, открыл глаза, встал и, пошатываясь, поплелся к дверям. Вагон был уже почти пуст. Олег стащил с полки рюкзак, сунул в него Писарева, накинул одну лямку на плечо и побрел за пьяным еще более нетвердой походкой. Он чувствовал себя измотанным, как после бессонной ночи или сильного испуга.
На платформе, прямо перед дверью, стояли четверо парней и вовсю веселились: перешучивались громкими, задорными, как в радиопостановке, голосами, подталкивали друг друга, откровенно любуясь собой и, разумеется, прекрасно видя, что мешают выходить и на них недовольно оглядываются. Олег тоже протиснулся мимо них, а следовавшая за ним старая женщина в клиновидных брюках все-таки не удержалась: «Молодые люди, вы всем мешаете!» Один из них, на секунду замешкавшись, — причем на лице его промелькнуло почти умоляющее выражение, словно он молил про себя: «Господи, пошли мне остроумный ответ, ну что тебе стоит!», тут же осветившись счастьем находки, чуть омраченным тревогой, не слишком ли он промедлил, — торопливо ответил: «А вы нам мешаете!».
«Каждый кретин — уже демагог, — устало иронизируя, подумал Олег. — Хотя и в самом деле, мы им тоже мешаем. Они нам не нравятся, а мы им — вот и все. Ни один ведь научный прибор, ни одна формула не указывают, что правы мы, что надо пропускать старушек беспрепятственно… Что жизнь — добро, а смерть — зло, даже об этом приборы молчат. И формулы тоже. Жизнь и смерть просто физические процессы, и смысла в них не больше, чем, скажем, в дожде».
Однако надо было заниматься тем, для чего он сюда приехал, хотя мучительно не хотелось проявлять какую бы то ни было активность.
Тоска охватила его с такой силой, что болезненно ныло в солнечном сплетении. Теперь он был уже совсем один. Даже никто не читал поблизости «Петропавловскую крепость».
Олег осмотрелся, стараясь возбудить в себе предприимчивость. Впереди было довольно много товарняков, и он побрел к ним, испытывая дополнительное беспокойство от того, что, сомневаясь в целесообразности своих действий, все же не прекращает их. Но пути назад не было. Именно отсюда по-настоящему начинался путь на Север, путь, указанный бывалым Грошевым.