— Лет через десять-пятнадцать стать Наблюдателем Второго Порядка? Чтобы целый день алгоритмы обсуждать, по которым, дескать, ветер гоняет песок на пляжах бессамостности?
Но Наланда не ответила на эти не в меру взрослые речи своего сына. Она лишь крепче прижала к себе ребёнка. «Грядут большие перемены», — подумала она.
— Признаться, — нарушил я тишину в комнате, — я и сам хотел вчера всё закончить. Я даже открывал Кнопку. И я мятусь теми же вопросами, что и Наланда. И…
— Но перемены уже произошли! — пламенно воскликнул Гелугвий, словно не замечая моей откровенности. — Друзья, я восхищаюсь Наландой; какая вера в Эксперимент, какой высокий полёт! Я просто влюблён! Всю жизнь мечтал я встретить такого человека. И почему-то сейчас совсем не стесняюсь сказать вам об этом!
— Да, в последнее время чем дальше, тем всё меньше стеснения у людей, — проворчал Штольм. — Вокруг нас реют чувственные вихри, и из-за этих завихрений, так сказать, одеяло нашей обыденности стало трещать по швам.
— Прохудилось в самом неожиданном месте, я бы сказал! — дополнил Гелугвий.
— Да, в последнее время чем дальше в лес… как это там говорилось?.. А давайте чаю попьём, — предложила Дарима. — Я сделаю.
«Машинка» выдала четыре чашки ароматного чая и свежие пирожные. Поставив всё это на стол, Дарима сказала:
— Теперь то ли плакать, то ли смеяться. Главный вопрос: что делать? И второстепенный вопрос: нужно ли что-то делать? Я применительно к ситуации.
— Вот именно! — поддержал Штольм. — С одной стороны, у нас есть Эксперимент, и он продолжается, несмотря на последние события. С другой…
— С другой, — подхватил Гелугвий, — нужно понимать, что по-старому уже ничего не будет. Поле Ящер, положим, не отключит, однако там, внутри, теперь всё с ног на голову. Кхарну взбунтуется и потребует выпустить его. — Учёный помолчал и неожиданно добавил:
— Кроме того, я увидел Наланду!
— И что, тоже взбунтуешься и потребуешь впустить тебя под Колпак? — не удержался я от шутки.
— Но-но, я этого не говорил… — чуть смутился Гелугвий.
— Товарищи, давайте попробуем разобраться, — попытался вернуть рабочую обстановку Штольм. — Посмотрим, что у нас есть. Мы теперь в точности знаем, отчего процент сильно колебался. Это раз. И два — Ящер решил внести свои «коррективы», и сколько десятков лет теперь достигать нам прежних показателей…
— Штольм, мне кажется, как-то я уже говорила об изначальной, или, точнее, «нулевой» карме, — начала Дарима, но изложить мысль полностью ей не дали.
— Да, точно! — отозвался Гелугвий за коллегу, прихлёбывая чай. — Вот если бы мы знали, кто кем был в прошлых рождениях, мы бы мигом все данные проанализировали и поняли, что движет нашей залётной рептилией.
— «Если бы», да, — усмехнулся Штольм. — Карма-то не знает сослагательного наклонения.
— Ну, ты ещё скажи, что эксперимент вообще бесполезен, потому как у нас на складе нет в наличии никакой «нулевой» кармы, не завалялась, видишь ли, и мы не в силах создать город «с чистого листа», — ответил Гелугвий и с вызовом воззрился на Штольма.
Тут у нас начался полный балаган, накопившееся напряжение, наконец, нашло выход, и наше поведение никак не напоминало учёных-выходцев из цивилизованного четвёртого тысячелетия. Скорее из какого-нибудь варварского 20-го века. Правда, мы в этот момент меньше всего об этом думали.
— «Нулевой» кармы нет, говоришь? — и Штольм как-то странно уставился на Гелугвия. Затем вдруг резко схватил «машинку» и добавил:
— Вот я сейчас тебе этим «венцом прогресса» по голове дам, тут-то и конец всему! Ну, то есть — начало. Глядишь, и «нулевая» карма сразу появится!
— Но!.. — у Гелугвия на секунду округлились глаза, но он быстро совладал с собой и продолжил более спокойно: — Но в мире вот уже пятьсот лет как не совершается никаких умышленных злодеяний. Стало быть, не сможешь ты меня этим увесистым «венцом прогресса» по голове огреть, товарищ учёный!
— А что, может, получить «венцом» — это не отработанная карма твоя, которую ты пятьсот один год назад породил? — не унимался Штольм. — Вот как раз накануне приземления прошлого чешуйчатокрылого друга учёных?
— И что, по-твоему, все пятьсот, ах, ну, то есть, простите, пятьсот один год, карма, значит, в кустиках сидела в засаде, ждала своего звёздного часа? А потом как выскочит, и как пойдут клочки по закоулочкам?! — съязвил Гелугвий.