— Буду ждать тебя дома. Нащёлкаю на «машинке» что-нибудь очень необычное нам на ужин. Почему бы после вечера красноречия не устроить небольшой праздник чревоугодия?!
— Что, омлет из кармомодифицированных яиц, поданных под соусом просветления? — попытался я сострить и добавил:
— Или, может, яичница-глазунья бодхгайская «три лотоса на болоте»?
Но мои шутовские тирады лишь безответно сотрясли воздух. Дарима чуть качнула головой в сторону, ядовито прищурилась, подмигнула мне и вышла вслед за всеми. Теперь я остался в полном одиночестве.
«Удивительная женщина, — подумал я. — О, этот взгляд исконной дочери Востока! В нём безначальный поток струится лёгкостью и мудростью, кротостью и напором, чистотой и характером; в нём миллионы лет в степях под солнцем Азии. Вот и вся она — эта небольшая с виду Афина — умудряется одной фразой ставить нас, троих учёных, в тупик! И не то чтобы мы слышали от неё что-то совсем уж новое для нас, но Дарима явно осознаёт некоторые вещи на ином, отличном от нашего уровне. И как вовремя и убедительно звучит это из её уст! А она ведь не учёный, наш советник, она куда ближе к тем мудрецам прошлого, кто верил в Учение и следовал ему. Да, мне до этого никак не дотянуться, всё-таки я по-иному осязаю мир. Нужны доказательства главной теоремы, ох, как нужны!..»
Ещё пару минут я стоял, застыв на месте, словно поддавшись гипнотическому ритму палеогенных модификаторов5, работающих в зале. Зелёный — верная последовательность, красный — неверная… Так они и перемигивались своими сериями: три красных, одна зеленая, две зеленые, одна красная. Результаты вычислений складывались в бездонных погребах наших машин. Были там рассчитанные модели мира без Гитлера, атомной бомбы, Интернета, Махатмы Ганди, Джона Леннона… И даже можно было, например, посмотреть, каким бы стал мир, если бы исторический Будда Шакьямуни не пришёл в него в шестом веке до нашей эры. Вот только к основной деятельности института всё это не имеет ни малейшего отношения; разве что некоторые используемые здесь алгоритмы близки к применяемым нами… Палеогеники создала команда учёных, работавшая над нашей главной задачей ранее. Но после их ухода этим просто некому стало заниматься. Я даже не знаю их истинных мотивов. Может, учёные просто развлекались, отдыхая так от работы, может, даже тестировали какие-то алгоритмы. Но мне, честно говоря, все эти сложные расчёты напоминают популярные в древности игры для вычислителей, где нужно было по определенным правилам строить свой мир и захватывать соседние царства. Хотя, вымышленное всегда привлекало человека возможностью временного бегства от реальности. За долгие годы модификаторы нагенерировали тут огромное множество апокрифических вариантов развития нашего мира: от «золотых веков человечества» до загубившей планету и самоё себя цивилизации. Палепричинология — та ещё наука.
— И какой толк от всех этих пасьянсов, история — дело уже свершившееся, и какая разница, что там могло, а чего… — пробормотал я, и внезапно замолк, не договорив.
В этот насыщенный вечер мне показалось вдруг очень важным прочитать слова Будды, крупно выведенные у нас в холле на первом этаже. Я, разумеется, помнил, что там было написано, и не потому, что каждый день там проходил. Эти слова я знал с детства. Но сейчас надо было именно увидеть эту надпись своими глазами. Я спустился в нижнюю залу; полутьма здесь уютно обволакивала предметы, и включать освещение мне показалось излишним. Впрочем, просачивающегося с улицы света вполне хватало, чтобы ни на что не наткнуться — вот, например, чтобы не удариться лбом об статую Будды, установленную у стены. Я уселся в кресло и обратил взор на фигуру Учителя. Будда стоял, воздев правую руку вверх, держа ладонь на уровне своего лица. Проникающее извне освещение становилось то интенсивнее, то чуть угасало, и бронзовый Учитель переливался, поочередно осветляя и затеняя разные стороны своего тела. А над статуей на стене была выведена искомая надпись, воспроизводившая, как считается, последние прижизненные слова Просветлённого: «И теперь не верьте всему, что я сказал, потому что я Будда, но проверяйте всё на собственном опыте. Будьте сами себе путеводным светом». Рассматривая в игре сияния каждую букву, я не спеша прочитал написанное и медленно склонил взор на Будду. В этом антураже гипнотический ритм светотени завораживал, и скоро я уже не мог оторвать невидящий взгляд от статуи, погрузившись в раздумья и воспоминания.