Она сидела у окна за письменным столом с покрытием из формайки. Дыру в оконной сетке прикрывала картонка от рубашки.
— На прошлой неделе я приценился к одному бомбоубежищу, — сказал Ферри.
— В общем-то я боюсь не бомб с неба. Ядерный кризис начался и кончился. Я боюсь, что однажды тихим утром появятся войска, армии высадятся на берегу, из облаков посыплются парашютисты. Гаю доложили, что Красный Китай собирает войска в Нижней Калифорнии.
— У меня свои причуды, Дельфина. Мне нужно больше, чем просто армия.
Они смотрели сериал «Пока вращается земля». Ферри сидел на складном стуле, скрестив ноги. Снял шляпу и положил на правое колено.
— Вот мне интересно, зачем Дельфина каждый день ходит в эту крысоловку? Такая женщина, с ее-то образованием и прочим. Есть чудесный дом на Колизеум-стрит. Занималась бы, скажем, социальными любезностями. Те же «Дочери американской революции».
— Здесь настоящая работа на благо нации. Что бы я делала в городском совете или женской группе? Гай Банистер — в авангарде событий страны: пока он непосредственно наносит удар. Вербует, тренирует, собирает информацию. Я чувствую, что здесь могу вносить вклад в общее дело, а если бы работала в комитете или где-нибудь еще, то не могла бы.
Она посмотрела на выцветший рыжий парик Ферри, который напоминал растрепанную паклю. Задержала взгляд на крутом лбу, орлином носу, почти римском профиле, который почему-то восхищал, несмотря на огромные уши — клоунскую черту внешности. На самом деле она видела этот профиль еще до знакомства с Ферри. У Банистера в папках было фото. На память о двух арестах 1961 года в округе Джефферсон, за действие, которое официально определили как «преступление против природы».
Они смотрели телевизор.
— Дэйв, во что ты веришь?
— Во все. Прежде всего, в свою смерть.
— Ты стремишься к ней?
— Я ее чувствую. Я ходячая реклама рака.
— Но ты так просто об этом говоришь.
— А что мне остается? — спросил он.
На экране две женщины пили кофе и вели неспешный разговор, медленно и размеренно жестикулируя; во время торжественных пауз дамы обменивались обиженными и сердитыми взглядами. Дельфина вернулась к работе, стараясь за шумом телевизора расслышать голоса в соседней комнате, далекий гул приватной беседы, определивший рамки ее рабочего дня.
— Почему у гомосексуалистов пристрастие к мыльным операм? — с отсутствующим видом спросил Ферри. — Потому что у нас яркая жизнь.
Дельфина согнулась от вульгарного хохота. Она упала на стол, держась руками за края, и сотрясалась от непомерного веселья. Дэвид Ферри удивился. Он и не думал, что пошутил. Ему казалось, что это меланхоличное, печально-философское высказывание, незначительная реплика бесцельного дня. Дельфина не впервые так откровенно реагировала на его слова. Она считала, что даже самые безобидные его шутки скандальны по определению. Ее смех был двух видов. Непристойно-вульгарный и бурный, как того требовало общепринятое отношение к сексуальной ориентации Ферри и ее собственное восприятие неких анальных верований, служивших материалом для его шуток. И для Банистера — более мягкий грудной смех, в котором звучало понимание, желание подчиниться, легкий шепот заговорщицкой близости — смех, по которому невозможно не понять, что она его любовница.
— Это не сам Кеннеди, — говорил Банистер за дверью, — а то, что видят в нем люди. Блестящая картинка, которую нам постоянно показывают. Он действительно блистает на большинстве фотографий. Предполагается, что мы верим: он — герой нашего времени. Вы когда-нибудь видели, чтобы человек так торопился стать великим? Он считает, что может изменить наше общество. Пытается спроектировать некий сдвиг. Мы для него недостаточно расторопны. Мы не зрелы, не энергичны, не кончали Гарварда, не путешествуем по миру, не красивы, не удачливы, не остроумны. И эти, блядь, безукоризненно белые зубы. Меня один вид его выводит из себя. Знаешь, как я понимаю его харизму? У него в руках тайны. Те опасные секреты, которые раньше держали подальше от правительства. Заговоры, конспирация, революционные тайны, секреты конца общественного порядка. А теперь ключи к важным секретам в руках правительства. Все опасности в Белом Доме, начиная с ядерного оружия и далее по нисходящей. Что они там замышляют с Кастро? По каким обходным каналам он сотрудничает с Советами? Он снимает трубку, и мир сотрясается. Я ничуть не сомневаюсь, что в правительстве есть течение, посвященное исключительно продвижению коммунистической идеи. Отнимите у этого человека власть секретов — и он превратится в ничто.