– Не мешкайте! – крикнул он прочим. – Держитесь начеку, но шагайте живее!
Серентия, шедшая поодаль, оглянулась. Судя по брошенному на Мендельна взгляду, она понимала, в чем дело, и, по примеру Ульдиссианова брата, принялась исподволь поторапливать остальных.
Храм вздрогнул от нового грохота. По стенам, по потолку зазмеились трещины, однако кладка держалась, и держалась неплохо. Устилавшие пол обломки являли собой итог завершившихся схваток.
Стоило Мендельну приблизиться к выходу, навстречу, в лицо, повеяло теплым ночным ветерком. Сознавая, что угрожает отряду, он вел счет шагам, будто каждый из них важен не меньше биения сердца. Да, велеть остальным бежать, спасаться, пока не поздно, было бы проще всего, но суматошное бегство только наделает еще больше бед…
Снаружи полыхали пожары. В отсветах жуткого зарева Мендельн сумел разглядеть кое-какие другие кварталы Тораджи. Явственнее всего видны были ряды деревьев вдоль улиц. В их кронах обитали «серка» – крохотные обезьянки, весьма почитаемые среди горожан. Среди деревьев виднелись высокие округлые здания с резными колоннами в виде могучих зверей, стоящих один на другом. Резьба была выполнена столь искусно, что Мендельну показалось, будто кое-кто из зверей смотрит на окружающий их огонь с очевидной тревогой. Правду сказать, от пожара окрестности храма было уже не спасти, да Ульдиссиан о том и не заботился. Серка давным-давно разбежались, а все прочее здесь несло на себе клеймо Церкви Трех.
Объединенные силы партанцев и тораджан высыпали наружу и устремились прочь с храмовых земель. Тут Мендельн, наконец, оглянулся назад, на огромное здание.
Только его глаз и мог различить в темноте непрестанную дрожь. К этому времени огонь охватил большую часть крыши, фасад здания (как, несомненно, и все прочие стены) украсился множеством трещин. Несколько колонн вдалеке попадали наземь, переломившиеся пополам, в фундаменте с западной стороны зияла жуткая брешь.
«Да ведь храм давным-давно должен был рухнуть, – сообразил Мендельн. – Рухнуть прямо нам на головы…»
Однако храм не рушился, и единственной тому причиной был человек, с напряженным, закаменевшим лицом шедший рядом. По лбу Ульдиссиана градом катился пот, дышал он шумно, прерывисто, а на ходу то и дело косился по сторонам, как будто стремясь сосчитать сподвижников.
– Внутри никого не осталось, – заверил его Мендельн. – Точнее сказать, никого из живых. Даже последние из местной братии сбежали.
– В дж… джунгли… если только хоть что-то… соображают, – с великим трудом проскрежетал Ульдиссиан и остановился – очевидно, затем, чтоб оценить положение.
– Можешь отпускать. Никто не пострадает, – негромко сказал ему брат.
Кивнув, Ульдиссиан шумно перевел дух.
С жутким грохотом, со скрежетом камня о камень тораджский храм осел и развалился окончательно. Огромные глыбы тесаного мрамора завалили внутренний двор. Подстегнутое свежим воздухом, пламя пожаров взъярилось, взвилось к ночным небесам. Сторонники Ульдиссиана заахали. Ром изумленно выругался.
Увесистые осколки мрамора сыпались наземь градом, но рядом с воинством Ульдиссиана не упал ни один: брат Мендельна продолжал сдерживать разрушения.
Мало-помалу великое бедствие обернулось бедой вполне заурядной. Пожары горели по-прежнему, но, окруженные кольцом развалин, распространиться дальше уже не могли, и Мендельн прекрасно знал: это, опять-таки, не случайность.
Ульдиссиан устремил взгляд вперед, за спину Мендельна, и младший из братьев в тот же миг почувствовал, что происходит там, позади. Едва он обернулся, все остальные тоже заметили толпы народа, заполнившие окрестные улицы. Путь Ульдиссиану с учениками преграждало большинство не пострадавших жителей Тораджи, и всеми ими, по наблюдениям Мендельна, владели самые разные чувства.
Из толпы властной поступью выдвинулся вперед человек в пышных, алых с золотом одеяниях. Серебро его длинных, стянутых в косу седин покрывал головной платок, ноздрю украшало золотое, изящной работы кольцо в форме лучистого солнца – знак весьма и весьма высокого положения. Долговязый, худой, по летам человек этот годился братьям в отцы. В левой руке он сжимал длинный посох, сверху донизу испещренный чеканными серебряными письменами.
– Я ищу чужестранца из верхних земель, асценийца по имени Ульдиссиан.
«Асценийцами», как отряд Мендельна выяснил ранее, народ джунглей звал бледнолицых обитателей земель наподобие Серама и Парты. Истинного значения этого слова не помнили даже местные, попросту обозначавшие им всех, кто схож с Диомедовыми сыновьями цветом кожи и внешностью.
Ульдиссиан откликнулся без колебаний, хотя кое-кто из новообращенных шумно запротестовал. Их страхи за предводителя были вполне оправданны: помимо облаченных в кожаные доспехи солдат, примеченных Мендельном среди выступивших навстречу, поблизости, определенно, имелись и представители кланов магов. Впрочем, на глаза они не показывались: даже зная, что они здесь, никого похожего на могучих заклинателей, Мендельн в толпе разглядеть не сумел. Очевидно, магам хватало своих внутренних дел, а Ульдиссиан пресыщенным повелителям Кеджана проблемой пока не казался.