– Как тебя звать? – спросил Ульдиссиан.
– Махарити.
Голос ее оказался звучен и тверд. Старухе явно не хотелось, чтобы ее сочли выжившей из ума старой кликушей, недостойной этакой чести.
Кивнув в знак одобрения, бывший крестьянин бережно стиснул в пальцах ее левую руку.
– Махарити… открой мне мысли, открой мне душу… ну, а глаза, если хочешь, закрой…
Закрывать глаз Махарити не стала, что подняло ее в глазах Ульдиссиана выше прежнего…
И тут над толпой негромко, басовито зажужжало.
Понимая, что мешкать нельзя, Ульдиссиан нахмурился, устремил гневный взгляд в пустоту.
Миг – и три бешено вращающихся в воздухе предмета, летящие в него с трех сторон, лязгнули о незримую преграду, будто о железную стену. Упав на землю, смертоносные штуковины оказались металлическими полумесяцами с крохотными блестящими зубьями по краям. Попади хоть один в цель, Ульдиссиан, несомненно, тут же расстался бы с жизнью… причем голова его, вполне возможно, скатилась бы с плеч.
Из толпы ожидавших вырвались двое. Нечесаные, невзрачные, оба бросились к Ульдиссиану… и на бегу обернулись мироблюстителями.
В руке одного, откуда ни возьмись, появилось короткое копье, тут же брошенное в Диомедова сына. Острие наконечника мерцало странным алым огоньком. Тем временем второй метнул в Ульдиссиана еще один хищно зазубренный полумесяц.
Но прежде чем Ульдиссиан успел хоть что-нибудь предпринять, вращающееся оружие, описав в воздухе крутую дугу, устремилось назад, к хозяину. Угодив ему в грудь, полумесяц пробил и металл кирасы, и ткань одежды, и плоть, и кость. Мироблюстителя отшвырнуло в толпу тораджан, едва успевших увернуться от окровавленного тела, безжизненной грудой павшего наземь.
Ульдиссиан сосредоточился на копье, но копье, хоть и замедлило лет, остановиться не пожелало. Алый огонек на его острие не мог быть порожден ничем иным, кроме магии демонов. Метнувшись вперед, Серентия сбила копье с пути древком собственного копья, и вражье оружие, закувыркавшись в воздухе, пронеслось мимо.
Не успев сделать более ничего, второй мироблюститель был схвачен новобранцами из тораджан. Враг выругался, но его ругань тут же перешла в страдальческий вопль: толпа принялась рвать злодея на части.
Однако подобного Ульдиссиан отнюдь не желал: ведь это уже не бой – бойня.
– Стойте!
Пустив в ход свой дар, он бережно отодвинул державших мироблюстителя в стороны, так что рядом со злодеем не осталось никого. Мироблюститель напрягся, стараясь обрести власть над собственным телом, но тщетно. Замер он, наклонившись под таким углом, что непременно должен был рухнуть на спину, и только сила Ульдиссиана удерживала его от падения.
Подошедший Ульдиссиан остановился над ним, и воин снова напряг все мускулы. Взглянув на дрогнувшие пальцы врага, сын Диомеда заметил кинжал, висевший совсем рядом с ними, на поясе.
– Кинжал взять я, если хочешь, позволю, – ровно сказал он, – только ничего хорошего из этого не выйдет.
Однако воин тянулся за жалким оружием что было сил. Вздохнув, Ульдиссиан поставил мироблюстителя на ноги и освободил его руку.
Пальцы врага немедля стиснули рукоять. Вскинув кинжал кверху, мироблюститель, к крайнему изумлению Ульдиссиана, полоснул лезвием по собственному горлу.
Толпа разом стихла, однако, позволив истекающему кровью врагу упасть, ошарашенный его самоубийством Ульдиссиан обнаружил, что все вокруг твердо уверены, будто это он, их предводитель, заставил воина покончить с собой. Все вокруг полагали роковой удар Ульдиссиановой карой, а заодно – наглядным подтверждением его превосходства над подосланными убийцами.
Кое-как скрывая от окружающих потрясение, Ульдиссиан устремил взгляд на мироблюстителя. Воин раз-другой булькнул горлом, дернулся в предсмертных судорогах… и затих.
«И все это время он хотел лишь покончить с собой! Потерпел поражение и не видел иного выхода…»
Подобный фанатизм просто ошеломлял. Может статься, враг полагал, что его ждет куда более ужасная участь, однако это отчего-то казалось Ульдиссиану сомнительным. На самом-то деле сын Диомеда раздумывал над тем, как бы сохранить покусителю жизнь. Минувшая ночь стала последней для многих и многих, и вот новый день тоже начался с кровопролития! Как же ему это надоело…
«Но путь этот ты выбрал сам», – напомнил он себе.
– Мастер Ульдиссиан! Мастер Ульдиссиан!
Радуясь возможности хоть на что-то отвлечься, Ульдиссиан с благодарностью оглянулся на Рома. Бывший преступник указывал себе за спину: там, позади, еще двое партанцев волокли к остальным безжизненно обмякшее тело.
Третий мироблюститель… Только теперь Ульдиссиан вспомнил о том, что первый удар был нанесен откуда-то издали.