Забегая вперёд, скажу вам, что это происшествие убедило Гагнию в том, что никогда в жизни не следует рассчитывать только на бога, поэтому он превратил свои мысли в дела и, действительно, сделал себе пашню всем на зависть. А бурдюки его нисколько не износились, и один из них, клянусь вам, я храню и поныне как совесть.
Эх, вот если бы я с моим языком оказался на месте бедняги! Стоял бы у меня сейчас кованый сундук, полный золота, и я бы каждый день звал вас на пир, а вы угощались бы да слушали мои истории…
Услышав рассказ Гагнии, Звиад обалдел, глаза его полезли на лоб от удивления, так он и сидел некоторое время, не произнося ни слова. Потом сокрушённо махнул рукой и сказал:
— Эх, папаша! Ты, гляжу, и желать-то толком не умеешь. Будь я на твоём месте, я бы попросил: — Бросай столько золота, сколько можешь, вот!
Но рачинец тут же обрезал его:
— А зачем тебе столько, милок? Оно же на земле не уместилось бы, так захоронился бы ты в нём, что ли? А кроме того, не знаешь разве: кого алчность одолевает, тому небо не помогает!..
Шёл Звиад с Гагнией по скалам и ущельям и диву давался: как умудрялись на таких отвесных кручах расти деревья и жить люди?
Наконец он не выдержал и спросил:
— Послушай, папаша, никак в толк не возьму: как это вам удаётся здесь пахать?
Перейдя через ручей, Гагния показал гостю на небольшой лог на крутом склоне. Мотыживший там крестьянин был опоясан верёвкой, конец которой был привязан к дубу. Крестьянин почти висел над логом.
Конечно, нашим путникам нигде не встречались кукурузные поля. Тогда у нас даже не знали, что это за фрукт. А усы украшали в ту пору лишь одних мужчин да котов. Так, то споря, то мирно беседуя, Гагния и Звиад незаметно подошли к новому мосту… то бишь к развалинам моста, ибо река снесла и его.
— Как же быть? Ждать, покуда Риони утихомирится? — забеспокоился Гагния и принялся опять высекать из кремня огонь.
— Да, огонь-то у нас есть, но только не очень-то он нам поможет! — сокрушённо произнёс он.
— Знаешь, что я тебе скажу? — предложил Звиад. — Давай надуем твои бурдюки, перевяжем их, сделаем плот, а на нём и переплывём.
Так они и поступили. Благополучно перебрались на тот берег и пошли по отмели.
В деревню пришли в обеденную пору.
Идут, а навстречу им — толпа.
— Куда это вы? — спросил Гагния у древнего старика Диомидэ, еле волочащего ноги.
— Чего? — старик приложил ладонь к уху.
— Куда это все торопятся? — заорал ему в ухо Гагния.
— Да охотники здесь убили семь медведей и сзывают всю деревню. Стол накрыли на берегу, там, где мост снесло. А вы что, не идёте?
Раз такое дело, Гагния пригласил на сельский пир и своего гостя. Звиад не заставил себя просить и тотчас же отправился с ними. Он хорошенечко поел, выпил и, захмелев, стал скользить взглядом по убиравшим со стола девушкам. Особенно приглянулась ему чернобровая стройная девушка с четырьмя косами. Звали её Тэброле.
Звиад был парень что надо, в самой силе: он хищным ястребом следил за нежной, как голубка, девушкой.
Она заметила его внимательный взгляд и, напустив на себя холодность, держалась поодаль от него. А сама смеялась нарочито звонко, так что совсем свела с ума беднягу, и тут он, не выдержав, шепнул Гагнии:
— Что это за миленький цыплёночек заливается, как колокольчик? Под каким она небом родилась?
— Под лунным, сынок, под лунным! Лунной ночью её сделали, потому она такая!
— А ты откуда знаешь?! — подивился Звиад.
— Да кому ж знать об этом, как не мне и моей супружнице! — рассмеялся хозяин в усы. И тут хмель у Звиада как рукой сняло.
Герой-невидимка и дыра в сердце земли
Словом, чтоб много не распространяться, этот нежный цыплёночек стал лакомым куском для прилетевшего издали ястреба. Гагния был гол как сокол, а пашня его была настолько мала, что и мышам не разгуляться. Один бык у него был, да и тот со сломанным рогом. А жил он на такой круче, что арбу приходилось привязывать к ореховому дереву у него во дворе, чтоб не свалилась в ущелье. Но всё же дочку он не оставил без приданого и дал ей с собой отпущенные ему небом три бурдюка: в один напихал ячмень, в другой — проса, а в третий — бобов.
Зять приставил к избушке тестя небольшой шалашик, и молодые начали новую жизнь. Вскоре цыплёнок стал курочкой, и курочка снесла яичко, — в годовщину свадьбы Тэброле родила мальчиков-близнецов — Гобеджу и Дау.
Когда дети подросли, Дау стал шататься по белу свету, выучился многим ремёслам и всегда был при деле. Гобеджа ухаживал за родительским виноградником, день и ночь обрабатывал землю, которую натаскал на своём горбу дед, пас скотину, учился владеть мечом и не забывал подбрасывать уголёк в родной очаг.
В те времена ринулись на Рачу орды османов: туркам удалось захватить крепость и замок Хидикари и висевший между ними единственный мост.
Рачинцы укрепились наверху, в узких расселинах, и не подпускали чалмушников ко дворцу своего князя Эристави. Захватчики и обороняющиеся долго стояли друг против друга. Как турки не могли продвинуться дальше, так и рачинцы не могли высунуться наружу. Одна лишь Риони не обращала никакого внимания на стражу и беспрепятственно проделывала свой обычный путь.
Вражеское войско расположилось неподалёку от Хидикари, на равнине, и готовилось перейти в наступление.
Вдруг ночью, в кромешной тьме, в лагере османов послышались истошные вопли, а случилось вот что, — неизвестный смельчак подкрался к предводителю неверных, шатёр которого находился у самого берега Риони, рассёк ему мечом голову и скрылся. Часовые заметили лишь тень убегающего, они выстрелили в него и решили, что он убит. Но оказалось, что убитым был жеребец, а всадника и след простыл. Лагерь всполошился. Турки решили, что в их ряды проникли переодетые рачинцы. С перепугу они совсем растерялись, и пошла кутерьма, — своих принимали за рачинцев. Стало светло, как днём, от сверкающих мечей. Но это было ещё не всё. Паника перекинулась на занятые турками крепости.
— Ай! Валла! Валла! — вопили турки. — Они нас обошли и бьют с тыла! Скорей, скорей отсюда!
К рассвету в той местности не осталось ни одного турка. Лишь одни вражеские шатры пестрели на равнине да валялись вокруг брошенные трупы, испачканные в кровь чалмы и обломки кинжалов и мечей.
Неподалёку шумно ржали оставшиеся без присмотра лошади.
Из-за горы налетело вороньё и набросилось на неуспевшие ещё остыть тела.
Наутро вся Рача была на ногах: что за чудо случилось? Но тайна свершившегося была известна лишь одному человеку…