— Ох, спасибо! — благодарно посмотрел на меня владелец «Паннонии». — Я думал, с ума сойду… Представляете, не можешь остановить мотор… Вы механик?
— Нет, — ответил я. — Где уж мне… Просто давно езжу. А вы кто?
— Архитектор.
— Так это вы реставрируете Cnaco-Преображенский собор? Что ж тут реставрировать?..
— Какой собор?
— Да этот. — Я кивнул головой.
Архитектор даже присел и стал хохотать как сумасшедший. Из-под очков у него лились слезы, оставляя следы на запыленном лице.
— Какой собор… Ох, извините… Не могу. Разве это Спасо-Преображенский? Он в другом месте. Это просто церковь. Церковь, а не собор…
Смешливый архитектор мне попался. Большой весельчак. Посмотрел бы он на себя в зеркальце заднего обзора, когда его «Паннония» не хотела выключаться… Может, тогда мы бы вместе посмеялись.
Есть такая старая украинская песня:
Як ішов я з Дебречина додому, Зайшла мені чорна кура дорогу. Іди, іди, чорна куро, додому, Не заважай, не заважай по дорозі нікому.[37]По пути от Чернигова до Залесья мне много раз преграждали дорогу куры. Но среди них не было ни одной черной или пестрой. Все белые, небольшие, пугливые. По-моему, такой сорт называется леггорны. Или, вернее, не сорт, а порода. Интересно, почему на Черниговщине перевелись все цветные куры?
Хотя мне лично куры по дороге не мешают. У меня против них есть средство. Я недавно пристроил к выхлопной трубе сирену. Ее сконструировали мы с Вилей, а я уже сам изготовил две штуки по нашим чертежам. Это адская машина. Воет она так, что кровь в жилах леденеет. Что там куры — все машины на дороге сворачивают к обочине. В городе, конечно, за такую штуку отобрали бы права, но на шоссе это пока сходит с рук. Я ее не очень часто включаю, но, когда проносишься по селу, где за каждым плетнем тебя подстерегает авария, где коровы так привыкли к машинам, что обращают на них внимания не больше, чем на мух, а мотоциклиста норовят на ходу боднуть рогами, эта штука очень полезна.
Взвыв сиреной на собак, которые почему-то улеглись спать в пыли прямо посреди улицы, — они с перепугу разлетелись в стороны, как куры, и ни одна даже не залаяла, — я въехал в Залесье. Только здесь я попробовал представить себе, как я встречусь с этой девочкой, Людой Петренко, что скажу ее родителям. До сих пор мне как-то не хотелось об этом думать, и я, как всегда в таких случаях, постарался отложить это на последнюю минуту — вдруг что-нибудь само придет в голову.
Сейчас я это представлял себе примерно так.
Вот вхожу я в дом. На пороге меня встречает пожилая женщина, изможденная полевыми работами, — мать Люды Петренко.
— Здравствуйте, — говорю я.
— Здравствуйте. Вам кто нужен?
— Я хотел бы с Людой повидаться. Я читал в газете о ее выдающемся подвиге, а поскольку я член комсомольского бюро, так я хотел с ней познакомиться как комсомолец с комсомольцем.
— Пожалуйста, — говорит мать Люды, — заходите.
В комнате я вижу Люду — высокую девушку с русой косой и голубыми глазами. Одна щека у нее черная от ожога, лицо искривлено. И она старается держать его так, чтоб быть к присутствующим здоровой стороной. Но мне это теперь неважно. И ищу в девушках душевную, а не телесную красоту.
— Здравствуйте, Люда, — говорю я. — Мне очень приятно видеть вас и познакомиться с вами.
Она мне протягивает руку, я ее пожимаю и говорю, что хотел бы с ней побеседовать. Мы уходим в «садок вишневий коло хати».[38] Ну а там уже все будет зависеть, так сказать, от дальнейших обстоятельств.
Наш парикмахер Миша любит рассказывать такой анекдот: «Это правда, что Абрамович выиграл по лотерейному билету «Волгу»?» — «Правда. Только не по лотерейному билету, а в преферанс, и не «Волгу», а пять рублей, и не выиграл, а проиграл».
Прежде всего пацаны, у которых я спросил, где живет Люда Петренко, радостно закричали, что к Люде снова приехал корреспондент, и, пока я добрался до дома Петренко, а он был на краю села над речкой, меня уже встречали как корреспондента. Затем оказалось, что Люда еще в школе, но скоро придет. А сверх всего Людину маму можно было бы показывать на конкурсе красоты, если бы такие конкурсы проводились на Украине. Мне, правда, не нравятся полные женщины, а она была не просто полной, а, пожалуй, толстой. Но у нее было такое красивое круглое лицо, и такие брови стрелочками, и такие черные волосы, заплетенные в косу и короной уложенные на голове, и такой особый, матово-смуглый цвет кожи, и такие ясные карие, словно только что умытые глаза, что хоть пиши с нее картину. И одета она была по-праздничному — в такой вышитой красным и черным блузке и в кофте из зеленого бархата.