Никто не улыбнулся. Мы прошли с Мишей в небольшую комнату в глубине парикмахерской, где на газовой плите кипели два чайника с водой.
— Сколько? — спросил Миша.
— Много. Пятьдесят рублей.
Миша расстегнул халат, полез в боковой карман пиджака, вынул красный кожаный бумажник, раскрыл его, выдернул пачку денег и отсчитал пять червонцев.
— Вот, — сказал он, достал из бумажника крошечный блокнот и таким же крошечным, тонким, как спичка, карандашом сделал запись. — Так и записываем: Роману — пятьдесят рублей. На сколько?
— На месяц.
— Так и записываем — на месяц.
— Но это не все. Мне нужны еще водопроводные трубы — не меньше сорока метров. И насос.
— В некоторых восточных странах это как-то проще делается, — Миша смотрел на меня спокойно и непроницаемо. — Там дают калым: верблюда, десяток баранов и этим ограничиваются.
— Нужно достать трубы, Миша. И насос.
— Какой насос?
— Ну, хотя бы «Украину».
— На когда?
— Поскорей. На сегодня. В крайнем случае на завтра.
— Хорошо, достанем. На завтра к двенадцати. Там опять пожар?
— Да, — ответил я благодарно. — Горим.
— Пошли, — сказал Миша и, выходя из подсобной комнаты, привычно провозгласил: — Кто следующий?
Я не решился сказать Мише, что нужна еще и машина, чтоб вывезти эти трубы за город. И напрасно. Я долго голосовал у моста Патона, пока уговорил какого-то солдата с ЗИЛа захватить мои трубы — он шел порожняком до Чернигова. Мне важно было проехать участок, на котором за каждым кустом можно встретить автоинспектора. А дальше я был намерен укрепить эти трубы по бокам мотоцикла. Насос я сразу установил на багажник.
Ну и жмут же эти солдаты. До самого Чернигова этот паренек в гимнастерке с расстегнутым воротом не снимал ноги с педали газа. Я шел за ним впритирку, стараясь держаться чуть левей. Я боялся, что он может неожиданно затормозить. За Черниговом мы сгрузили трубы, и я принялся их укреплять по бокам мотоцикла.
— Привет, — сказал солдат, а когда я полез в карман за деньгами, царственным жестом махнул рукой: — Не возьму.
Странно выглядел мой мотоцикл. Впереди и сзади торчали связанные в пакет трубы. Поворачивать мне приходилось осторожно, увеличивая радиус, выбирая минуты, когда поворот свободен, — я боялся врезаться в кого-нибудь этими трубами.
Инструменты я взял у колхозного кузнеца Павла Ивановича Филимоненко. Я соединил трубы муфтами, на конце сделал что-то на манер фильтра — набил щебня в большую дырявую кастрюлю. От насоса я пустил гибкий шланг. Такой, каким дворники поливают улицы. Кроме того, я сделал что-то вроде «сегнерова колеса» — под напором воды оборачивалась трубка с загнутыми в противоположные стороны концами. Она и разбрызгивала воду.
Говоря по чести, мое участие в создании всего этого сооружения было минимальным — все делали пацаны. Они же сумели настолько заинтересовать моей установкой местное население, что на пуск пришло буквально полсела.
Зато уж дело это мы организовали по всем правилам. Думаю, что пуск гидроэлектростанции на Енисее был не более торжественным. Рубильник я укрепил в небольшом ящике на старой акации у плетня. Дорогу к акации мы загородили красной ленточкой, которую укрепили на двух кольях. Меня очень беспокоило музыкальное оформление, но Сергейка принес электропатефон и запас пластинок. Я выбрал песню «Як засядуть наші коло чари»[42] в исполнении Гмыри, которая, если бы существовал интернационал пьяниц, могла бы у них быть превосходным гимном. Электропатефон мы соединили с двумя динамиками, и голос Гмыри звучал весьма внушительно.
Ножницы, чтоб разрезать ленточку, я торжественно вручил Оксане Митрофановне. Она покраснела, застеснялась, но перерезала ленточку с торжественным и серьезным видом. А рубильник под аплодисменты присутствующих включила Люда.
Когда завертелось мое колесо и во все стороны забрызгала вода, пацаны стали толкать друг друга под струи. В общем, как выражается Виля, с большим подъемом встретили трудящиеся.
Так и я попал в число великих людей села Залесье.
Люда повела меня за село к неглубокому оврагу, где, по ее словам, жили древние люди.
Несколько лет тому назад археологическая экспедиция, раскапывая оставшуюся с войны глубокую воронку, нашла глиняные черепки. После этого археология вошла в жизнь села Залесье такой же полноправной частью, как заботы о подкормке льна или уборке сена.