— Что значит смысл жизни? — спросил Николай. — Такой вопрос сам по себе не имеет смысла. Природа — не бог и, когда создавала человека, не могла ставить перед собой каких-то сознательных целей. Так что смысл жизни в жизни.
— Во всякой? — язвительно спросил Виля по прозвищу Талмудист. Охотно откликается и на кличку Начетчик. Да и вообще он не Виля, а Игорь. Вилей его почему-то зовут дома и близкие друзья.
— Ну… не во всякой.
— Вот тут-то и собака, — сказал Виля и подергал свою новую бородку. Он привел цитату из какого-то древнего грека, который писал, что истина, прекрасное и добро — это и есть то, ради чего люди трудятся, а иногда и жертвуют собой.
— Истина, добро, прекрасное, — повторил Николай. — А те, кто делает бактериологическое оружие?.. Или… В печать просочилось сообщение, что элемент номер девяносто восемь по таблице Менделеева обладает критической массой всего в несколько граммов.
— Ну и что?
— Ничего. Если это правда, то можно будет делать атомные бомбы величиной с орех…
— А может, атомные двигатели величиной с орех? — возразил Виля.
Я поддержал Николая, а Виля снова выпалил в нас цитатой из какого-то своего древнего философа, и разговор в конце концов перешел на одну из самых больших загадок жизни и природы — на двухтактные двигатели, в которых невозможно рассчитать, как взаимодействуют блуждающие волны в выпускной системе, и конструкторам приходится действовать методом «проб и ошибок».
Промчаться по ночному Крещатику «чехардой» предложил Николай. Он снял с плеча и засунул в карман свой транзистор, и эта музыка, и эта непривычно пустынная улица, и этот полет — все это вместе сложилось в какое-то особое ощущение щекочущего и бодрящего холодка в груди.
Сейчас, когда я встречаюсь на улице с бывшими своими одноклассниками, они мне говорят: «Привет рабочему классу!» А я отвечаю: «Привет бюрократам!»
Но если разобраться — я не «рабочий класс». А они не «бюрократы».
Когда я сдал последний экзамен на аттестат зрелости и пришел домой, батя открыл холодильник, поставил на кухонный столик четвертинку «Московской» и сказал:
— Ну вот что… давай выпьем по чарочке и поговорим про жизнь.
Это он потому так расхрабрился, что мама уехала к Феде. У Феди родился очередной ребенок. Четвертый. Мальчик. У него уже были Леша, Миша и Коля. Четвертого, если пацан, Федя обещал назвать как меня — Ромкой.
Батя налил по стопочке, мы выпили, закусили холодными помидорами и сайрой прямо из банки, потом снова выпили, батя удивился, что я не морщусь, и неодобрительно буркнул:
— Ну знаешь… Тогда уж и закуривай.
Потихоньку я курил сигареты, и сейчас у меня в кармане была пачка «Шипки», но я закурил вместе с батей его «Беломор».
— Так что ты дальше думаешь делать? — спросил батя.
Об этом уже давно велись разговоры в нашей семье. Мама считала, что я должен идти в военное училище. Армия меня обломает. Федя решил, что мне нужно поступать в медицинский институт, потому что у него там связи. Мой друг по мотоклубу Николай уверял, что, если я поступлю в автодорожный, мне там цены не будет.
А я — не знал.
— Ты Докошенко знаешь? — спросил батя.
— Знаю.
Докошенко наш сосед по дому, этажом выше живет. Молодой инженер. На одном заводе с батей работает.
— Но того, какой он инженер, ты не знаешь, — продолжал батя. — А он хороший инженер. Перспективный. Мастером работает. И дело понимает. А сколько он получает, знаешь?
Я не знал, сколько получает Докошенко.
— Девяносто восемь. А сколько я получаю?
Это я знал. Батя получал почти в три раза больше.
— То-то и оно. И я тебе так советую — иди к нам на завод. Осмотришься, поработаешь. А учиться можно заочно.
Мне представился магазин спорттоваров, сколоченные из досок ящики, скрывающие новенькие красные мотоциклы «Ява-350». И продавец вместе со мной выдергивает ломиком гвозди из ящика. Я вывожу мотоцикл на улицу.
— Хорошо, — ответил я. — Я и сам думал.
— Мотоцикл купишь, — сказал батя.