— Планирующая бомба с пилотом? — сдали нервы у подполковника авиации.
— Что вам показалось в этом невероятным? — мгновенно отреагировал Скорцени.
— Да странно как-то…
— Это впечатление развеется, как только мы предоставим вам право первому испытать такую бомбу в действии при выполнении боевого задания, — спокойно и вежливо пообещал ему Скорцени. И никому из присутствующих не пришло в голову воспринять его слова как шутку. В устах этого громилы с исполосованной шрамами щекой шутки как-то сами собой переходили в жестокую правду реальности.
15
Уже две недели фельдмаршал фон Клюге томился неопределенностью своей судьбы в ставке «Бергхоф» на правах, как ему объяснил начальник управления кадров сухопутных войск генерал Рудольф Шмундт, «гостя альпийской ставки верховного главнокомандования». При этом фюрер вел себя довольно странно. С одной стороны, он совершенно не подпускал полуопального фельдмаршала, только недавно освобожденного от командования группой войск «Центр», сколько-нибудь близко к себе; с другой — фон Клюге приглашали на все более-менее важные военные совещания, в ходе которых никто ни разу так и не поинтересовался ни его мнением, ни общими взглядами на ситуацию на фронтах. Никто ни разу! Это приводило фельдмаршала в неописуемое смятение. Никогда еще за всю свою военную карьеру фон Клюге не чувствовал себя настолько ненужным, настолько отстраненным от армии, от военных событий.
Не выдержав, фельдмаршал как-то прямо спросил Кейтеля, сколь долго может продлиться его «неуместное» пребывание в «Бергхофе» и вообще — как ему следует воспринимать свое положение.
— У нас разное толкование вашего присутствия здесь, — философски изрек начальник штаба. — В частности, у меня и у фюрера. Что касается меня, то важно, что все командующие фронтами и группами армий постоянно помнят: под рукой у фюрера и начальника Генштаба всегда есть слоняющийся без дела фельдмаршал фон Клюге, которым вполне можно заменить любого из них. Как думаете, это должно взбадривать наших полководцев?
— Обычно их взбадривают вовремя подброшенные подкрепления и свобода действий, — каждое слово шестидесятидвухлетний фон Клюге произносил так, словно пережевывал при этом кусок старой баранины. — Могу поклясться, что ни того, ни другого предоставить им вы пока что не в состоянии, позор без всякого приличия.
— Ну почему же… Время от времени…
— Подкрепления тогда подкрепления, когда они прибывают вовремя. Поэтому объясните хотя бы, как мой затянувшийся визит воспринимается фюрером.
— Ну, фельдмаршал, вы требуете от меня невозможного. Историки истолкуют его восприятие как одну из загадок рейха.
— Как одну из нелепиц, позор без всякого приличия.
После этого разговора прошло почти две недели. В положении фон Клюге с тех пор решительно ничего не изменилось. Зато сам фельдмаршал остро ощущал, что атмосфера в «Бергхофе» с каждым днем все больше накаляется. И тому были свои причины. Если на Восточном фронте обстановка более-менее стабилизировалась и на отдельных участках даже наметилось уже привычное «летнее противостояние», то каждое новое сообщение из Франции приводило Кейтеля в замешательство, а Гитлера — в апатическое уныние. Что воспринималось его генеральштеблерами[14] с большей опаской, чем иные вспышки гнева.
— Завтра еще одно совещание у фюрера, — предупредил фон Клюге адъютант Кейтеля, разыскав его в офицерском кафе. — Будут вызваны Рундштедт и Роммель. В связи с этим фюрер ждет вас у себя ровно через час.
— Меня? — с трепетом спросил фельдмаршал, считавший, что о нем уже напрочь забыли. — В связи с вызовом командующего Западным фронтом?
— Мой шеф считает, что да.
— Неужели Западным? — просветлел фон Клюге. После русских фронтов отправка на Западный казалась ему равносильной почетной отставке. Или отпуском, проведенным во Франции. В зависимости от настроения.
Фюрер ждал его не в кабинете, а на небольшой смотровой площадке, на краю которой главнокомандующий сухопутными силами стоял с таким видом, словно там, внизу, у подножия горы, разворачивались для сражения полки его бесстрашных германцев. Даже когда фон Клюге поздоровался с ним и остановился рядом, фюрер еще с минуту пристально всматривался в зеленеющие вершины предгорий с величаво парящим над ними орлом, образ которого, возможно, лег в основу символа орла имперского.
— Ходят слухи, что вы так и не поняли, почему я столько времени держу вас при себе, фон Клюге?
— Хочется верить, что это вызвано тактической необходимостью.
— Скорее — стратегической. Пока вы здесь, у меня теплится надежда, что одним фельдмаршалом-заговорщиком окажется меньше. — Гитлер всегда умел шокировать своей убийственной прямотой, но в этот раз он по-настоящему задел фон Клюге.
— Извините, мой фюрер, я никогда не состоял ни в каком заговоре.
— Вы в этом уверены? Сомнения вас не гложут?
— Существует кто-то, кто предоставил бы факты? — фон Клюге уже понял свою ошибку: ему следовало воспринять слова фюрера как шутку, не обратив на них внимания.
— Будь я менее расположенным к вам, фельдмаршал, я арестовал бы вас еще в штабе группы армий «Центр», ибо еще тогда вы знали о заговоре, и еще тогда путчисты упорно, нагло подступались к вам. Что, собираетесь возразить?
«Неужели он действительно знает о визите ко мне Герделера и моем гонце в штаб Фромма?» — ледяной судорогой свело челюсти фон Клюге. Их всегда сводило так при сильном страхе или ярости — контужная отметина Первой мировой.
— Мой фюрер, я действительно не раз высказывал критические замечания по поводу некоторых ваших военных решений, — проговорил фон Клюге, нервно одергивая поля кителя. — Но мне совершенно непонятно, на каком основании вы причисляете меня…
— Прекратите оправдываться, Клюге, — безнадежно махнул рукой Гитлер. — У меня не осталось ни одного фельдмаршала, на которого я мог бы положиться полностью. Если бы действительно был уверен, что вы присоединились к моим ненавистникам, вы бы беседовали сейчас не со мной, а с гестаповским Мюллером. А пока что… — фюрер резко оглянулся, пройдясь по фон Клюге своим свинцово-ледяным взглядом. — Вы не хуже моего знаете, что происходит в эти дни на Западе.
— Естественно. Каждый день прорабатываю ход сражения на карте.
Гитлер взглянул на фельдмаршала с искренним сожалением, как на идиота.
— И как же вам видится развитие ситуации?
— Неутешительным.
«Вот и вся цена твоей игры в сражения по карте, фельдмаршал! — злорадствовал Гитлер. — На полях Нормандии успех будет таким же».
— Ясно, фельдмаршал, ясно. Какова же, на ваш взгляд, развязка этого нормандского узла?
— Прежде всего следует сменить стиль руководства фронтом. Пораженческие настроения, возобладавшие в штабах с момента начала противником операции, — это нечто неслыханное в нашей армии. Иногда у меня создается впечатление, что оба фельдмаршала, Рундштедт и Роммель, готовы хоть сегодня сдать фронт англичанам, только бы убедить всех нас, что война уже по существу проиграна и завершать ее нужно сегодня же, на любых условиях.
— А ведь кое-кто пытается убедить меня, что у Рундштедта это от слабости нервов, — как бы про себя проговорил Гитлер. — Оказывается, теперь и это — в оправдание. Хорошо, фон Клюге. У нас есть еще ночь. Завтра наши «нормандцы» появятся в ставке и мы посмотрим, с чем они прибыли. И если они не привезли с собой ничего, кроме расшатанных Парижем нервов..! — на грозных нотах завершил он.
Фон Клюге демонстративно пожал увядающими плечами, которые не могли удержать даже строгие формы фельдмаршальского кителя, давая понять, что совершенно отстраняется от каких бы то ни было мер в отношении своих коллег. Он всего лишь высказал свое мнение — и не более того.
— Значит, вы советуете сменить стиль руководства, фельдмаршал?
— Если хотите отстоять все то, что завоевано нами на Западе.