Большую роль играет и возраст, и количество лет, проведенных в горах. А еще надежность в деле до мелочей - страховка, снаряжение, знание палаточного быта. Но отношение в компании в большей степени преломлялось сквозь чистую и верную призму - работу на скале, лазание. Кто кого выиграл, и все тут.
Да и так мне доверяли почти по крупному. В конце концов, я не один из залетных, случайных новичков. Ушел Лосев, попавший в секцию в один со мной день. И после нас набирали желающих, а народу не прибавилось. Сито испытаний походами и тренировками для них оказывалось слишком мелким, и оставались немногие.
Они приходили, пробовали кусок не шибко сладкого дорожного пирога и чаще всего выплевывали обратно. А я прижился. Правда был еще один неприятный момент, пережитый за этот месяц.
Мои редкие появления во дворе, нежелание подходить и здороваться за ручку с теплыми компаниями, оказались восприняты довольно превратно. Я поимел очень серьезный разговор со старшим, из которого вынес разбитый нос и фингал под глазом. Но действие оказалось только прощанием. Дело в другом.
Вследствие упомянутых бегов по пересеченной местности, я несколько раз не появился на тренировках. Судебная коллегия собралась на лавочке у входа в Центральный стадион. Порицали строго. Особенно наседали тетки, во главе с Татьяной.
Ведьма с зелеными глазами. Стелет как по писаному. То шумлю слишком много, советую. То нос высоко задираю. А на тренировки опаздываю, и надежности никакой. Ее огромные, влажные глаза пропитаны правильностью и назидательностью. Но я же согласен, просто так получается?
Приговор мог стать фатальным, и я расстроился окончательно. Но неожиданно за меня заступился сам тренер. И волна отступила. А это было так важно. Прошло чуть более двух месяцев с начала тренировок, но я изменился.
Я чувствовал себя сильным, ловким, уверенным. Я подтягивался больше десяти раз. До Витюли еще далеко, но Амиру уже наступаю на пятки. По крайней мере в физической подготовке. А будни тянулись как заговоренные. Тренер шутковал: представьте, что за вами гонится целое племя разъяренных индейцев, и ноги в руки. Так мы и бегали.
Пришел месяц июль. Город казался скопищем раскаленных добела каменных коробок и кварталов. Да и на Лесничестве становилось невыносимо.
Скала целый день в лучах солнца, и лазать по ней сплошное издевательство. Галоши плывут с зацепов, растягиваются, плавятся на солнце. Пальцы становятся мокрыми, а потому скользкими. Шагаешь в напряжении, и простое становится сложным.
Володя и большая часть мужиков собираются в альплагерь Талгар. Денег не было, и ехали работать в местную пекарню. Зато положение сие дозволяло время от времени сходить на гору гораздо чаще, чем прочим недалеким участникам. Собирался в Талгар и Маликов. Он-то нашел деньги на столь важное мероприятие. Из-под земли достал.
То ли в честь этого отъезда, то ли время пришло, устроили соревнования внутри секции. Для этого переехали на новую скалу - Азиатскую. Она почти у Медео, между Просвещенцем и конечной остановкой. Утро выдалось яркое и светлое. Но свежие потоки воздуха с нетающих панцирей снега и льда высокогорья достигали этих мест. Не жарко, а до нереальности прозрачно и по-особенному легко. Жизнь будто заново.
Красными лентами Володя отметил границы маршрута. Вылезти за них означает то же самое, что и сорваться. Старики показывают, как надо разминаться перед стартом.
Лазаем туда, обратно траверсом по пологой стенке, машем руками и ногами, как перед тренировкой. Говорят, наша трасса проще чем у них. Может, оно и так, но меня смущает здоровенный карниз без видимых выступов, прямо по середине 'легкого', новичкового маршрута.
Для начала на нем дружно попадали молоденькие тетки, затем пустили нас. Когда на карнизе приплыл Маликов, я сдрейфил окончательно. Теперь моей целью было долезть до карниза. О большем и не мечталось. Что я и сделал, только коряво маленько. Затем висел на руках, долго не решаясь на срыв. Но хоть данное действие удалось, и я повис на веревке. С облегчением.
Тренироваться на Азиатской оказалось значительно интереснее. Напротив нее хвойной громадой нависала гора Мохнатка. Чуть далее, в небесной дали парили вечные снега вершин Ала-Тау.
Это были настоящие горы, хоть и в часе езды от города. Нам позволили роскошь ночевок под скалой. Невдалеке от дороги расположился палаточный лагерь. Он притулился на зеленом, тенистом от растительности островке. С одной стороны его ограничивала пенная, говорливая Малая Алма-Атинка. С другой - плотное темное тело шоссе, уходящее на Медео.
Тайком от лесников мы жгли костерок по вечерам и готовили настоящее походное варево. Иногда шли дожди, но они лишь прибавляют ощущения жизни. Житие здесь оказалось таким же чистым и свежим, как горы и зелень, окружающие стойбище, как свежий ветер, накрывающий нас вечером и нехотя уходящий по утрам.
Лазали столько, что захватывает дух. Каждый день с рассвета до заката муравейчики, оплетенные веревкой, сновали по скале. Дни отмечаются трехразовым приемом пищи. Чаще прочего хочется съесть больше, чем дают и спать больше, чем влезет.
Я прошел и злополучный карниз и еще многое другое, когда грянул такой дождь, что мы вынуждены были ретироваться в город на время, хотя бы для просушки. Сначала снимали веревки, а ливень напрямую окатывал нас упругими, косыми струями. Клубы пара от разогретой земли стелились саваном, плыли в неизвестность. Потом пережидали поток в палатках, да чуть не уплыли вместе с ними.
Володя разжег в соседней палатке примус и заиграл на гитаре. Они смеются, но и в нашей палатке не холодно, а мокро. Лето. Парит асфальт. Даже не от солнца, оно еще не проявилось из-за туч, просто так. Земля впитала в себя бездну тепла.
Придется тащиться домой под грузом. Одежда и снаряжение промокли до ниточки. Мы топаем вниз к остановке, сгибаясь под неимоверной тяжестью мокрых рюкзаков, а я испытываю разочарование. Мне не хочется уезжать отсюда ни на секунду.