Лагерь немедленно эвакуировали вниз, район полностью закрыли для туристов и отдыхающих. Милиция и егеря начали широкомасштабную облаву на обезумевшего Черного Альпиниста.
Дело оказалось сложным, сопряженным с привлечением больших людских ресурсов и долгим временем. Если бы альпинист ушел из района, его бы никогда не нашли, но его свежие следы видели несколько раз. В метаниях, сменах приемов и разочарованиях прошло лето, и наступила поздняя осень.
Пару раз Черный Альпинист сам находил своих загонщиков. Он нападал на людей в поисках продуктов, бил безжалостно, с нечеловеческой силой, но никого более не убивал. Походил он на крупную, одевшую грязное хламье обезьяну, но никак не на человека. Лицо скрывалось за темной курчавой бородой, ходил он совершенно босой.
И вот удалось обнаружить место его постоянного обитания. Убежищем оказалась небольшая пещера около водопада, прямо у соединения ручья с бурной горной рекой. Пещера была выстлана шкурами животных, завалена остатками беспорядочной еды, скомканным альпинистским снаряжением.
Устроили засаду. Караулили в самой пещерке и еще в нескольких местах, для верности. Черный Альпинист появился поздним вечером. Он сгибался под тяжестью туши горного козла, добытого голыми руками.
Нечеловек почуял недоброе своим уже звериным нюхом, долго колебался, но все же зашел в скальную нору. Через несколько секунд жестокой борьбы с внутренней засадой, он неожиданно вырвался, но снаружи его обложили хорошо подготовленные, мощные отряды егерей и солдат.
Облава сомкнула полукольцо у самой речки. Бежать было некуда. Могучая, бурная река несла не только тяжелые вечерние воды. Она перекатывала валуны в человеческий рост. Словно мельничные жернова, обломки скал каменно гудели и раздавили бы в лепешку всякого.
Но обезумевший человек, не видя другого выхода, бросился прямо в воду. Один раз показалась его голова, но он рычит, он борется. Его дикий взгляд с ненавистью блуждает по оторопелым лицам преследователей. Но бурная река поглотила его тело. Совершенно бесследно, раздавив, размазав среди камней и бурой грязи.
Парень сошел с ума, не найдя тела любимой под коварной скальной стеной. Ему показалось, что она осталась живой и ушла в горное холодное одиночество. А он слишком долго спускался вниз, он потерял ее.
Обезумевший человек метался среди хоровода цирков, ущелий и каменных жандармов. Он разминулся со своими спутниками и остался совершенно один. Он искал ее среди гор до полного изнеможения духа, мучительно, бесполезно. Искал, растеряв признаки человеческого облика, забыв о собственной цели, забыв счастье ушедшей жизни.
В один из летних дней, после года скитаний и болезни, он вернулся в лагерь к ее палатке. Он вспомнил. Его разочарование было ужасным. Оно выплеснулось предельной яростью на абсолютно невиновных в его горе людей.
Наверное, девчонки натерпятся страха нынешней ночью. Рассказчик позволил себе намекнуть, что, возможно, история о парне в черном, еще не закончена. Кто знает, может именно сейчас он заглядывает в эти окна и ищет похожее лицо. Ну да мы не девочки, и нас четверо на нарах.
18.
Утро. Маркович обвешал меня веревками как слона. Я тащу метров 160, он сороковку для петли, тросы и карабины. Довольненький улыбается, говорит, для зарядки в самый раз.
Для зарядки в самый раз - мужики гоняют в футбол. А тут прешься вверх и дышишь как паровоз. Сон с лица слетел махом. Особенно тяжко вверх по склону идти. Десять - двадцать метров, и легкие разрываются от желания привычной порции кислорода. Без акклиматизации значит.
Выбрали скалку высотой метров 60-70. Немного пологовато, коньи скачки, но и стеночки есть на пробу. Зашли обходом на самый верх. Там повыше закончились даже елки. На такой высоте не растут.
Арча, кустарнички, травка. Все карликовое и ужасно пахучее, как соответственные настойки в пузырьках. Маркович многое предоставляет мне делать самостоятельно. Доверяет. Далеко внизу, прямо под нами, белые петли горной дороги. Под ней речка, тоже белая - белая.
Очищаю скальный зуб для страховочных петель. Здесь никто до нас не лазал, так что будет вдвойне интересно. Макушка заросла тонкой пленкой бледно-зеленого, твердого мха. По щелям земелька, на ней ютятся кустики, клочки травы.
Расшатываю большой камень, килограмм на тридцать и сбрасываю вниз. Он явно лишний. Если оторвется, когда мы будем лазать, беды не миновать.
Каменюка летит далеко-далеко, гулко бьется о тело стены и разрывается бомбой. Внизу на склоне исходятся рваным шелестом вязкие кусты. Шрапнель осколков наматывает на себя живое, противится чужой силе. Зрелище.
Нахожу еще один живой камушек. Весом так центнера в три. Архипов обматывает меня петлей веревки еще раз. Страшно. Я упираюсь ногами нараскоряку в щель между камнем и плитой монолита.
Тяжелый утробный кряк где-то глубоко подо мной. Камешек явно больше, чем я рассчитывал. Повисаю на веревке, оставшись вообще без опоры. Бледнеет Архипов. Целая плита нехотя, неторопливо, как в замедленном фильме начинает движение вниз.
Она трудно скользит по пологости, затем разом набирает бешеную скорость в свободном падении. Звук удара такой, что отдается эхом в противоположный, далекий склон.
Мы дрожим вместе с горами. Внизу по склону - дождь камнепадов. Его волна долетает до самой дороги. Запах травы перебивает дым зажигалочного кремня насыщенный, объемный.
Архипов хитро улыбается и спрашивает, не страшно ли мне. Я живо представляю, как поскользил бы на этих салазках с горочки, к лагерю. Ну и лез бы сюда сам. Но молчу.
Пришли к домику только к обеду, голодные. А я еще и весь в земляной пыли, чумазый как черт. На кухне в измазанном фартуке дочь великого человека прячет длинные руки за спину. Забавно смотреть на такой домашний вид легендарности.