Первого августа, получив штормовое предупреждение по рации, экспедиция срочно сворачивала базовый лагерь. Уже отправив большинство людей вниз, обнаружили пропажу кашевара. Настойчивые поиски и расспросы выявили следующую картину.
Несмотря на жесткий запрет Кузьмина, накануне вечером Фрол отправился на охоту. Поражал набор снаряжения, который горе-повар унес с собой. Кроме карабина с двумя запасными магазинами, Фрол взял спальник, ледоруб, скальные крючья, веревку и кошки для передвижения по льду. Создавалось впечатление, что он решил сделать восхождение. Вот только куда, не на Коммунизма же?
Поиски срочно организованной спаскомандой не привели ни к чему. Отработали два дня, но быстро портящаяся погода, плохая видимость, снег не позволили найти даже следов перебежчика. Посчитав Фрола без вести пропавшим, Кузьмин двинул людей через заснеженные перевалы вниз, домой.
Несколько лет спустя, легендарные братья Абалаковы и Николай Горбунов достигли вожделенной для тысяч советских альпинистов седловины пика Коммунизма. Высота более семи с половиной тысяч метров, день ясный, безветренный, и заветная вершина прямо перед ними.
Пройти один гребень - и вершина покорена. Но Горбунов чувствует себя очень плохо. У него начинается горная болезнь. Нужно срочно идти вниз.
Снежный гребень, отделяющий группу от вершины, не представляет технической сложности, но отвесные ледяные склоны уходят вниз на добрую тысячу метров. Он остр, как лезвие бритвы, пройти его можно только на страховке. Евгений решает штурмовать его в одиночку. Виталий помогает Горбунову спускаться вниз. Неимоверно рискуя, Евгений достигает вершины и водружает на ней флаг Советского Союза.
Много лет спустя Евгений рассказывал своим близким друзьям, что, когда он вышел на вершину, то был близок к потере сознания. Восходитель воткнул флаг и тут увидел ледовый тур, сделанный кем-то до него.
Удивлению Евгения не было предела, негнущимися руками он разломал тур и обнаружил в нем ржавую банку с полу истлевшей запиской. Разобрать всю писанину он не смог, но последние, сохранившиеся строчки врезались в память альпиниста на всю жизнь : "Я видел Бога. Он привел меня сюда. Повинуясь Его зову, я иду к Нему. Передайте привет Кузьмичу. ФРОЛ."
Так вот в горах бывает. А я иду нога за ногу, благо, хватает здоровья. Темнеет потихонечку, сумерки, а кому охота по тропе шарохаться, когда не видно ни зги.
Да все одно, не успеваю. Склоны насытились курчавым сумраком, плотными тенями приблизились ко мне. Вдалеке еле слышно гавкают собаки. Лениво, на ветер. Рядом кордон лесников. Сквозь деревья проблескивают слабые электрические лампочки.
Тропа, нет-нет, да и достанет меня подножкой. Подло и совсем не смешно. У меня рюкзак за плечами, а в нем передачка для Красильникова кг на 10. Я в одну сторону лечу, рюкзак в другую. Недолго фэйсом в кусты завалиться. Исцарапаюсь.
За спиной марево белых огней - Медео. Пепельной пирамидой громоздится к небу гора Мохнатка. Точная геометрия, равнобедренная, перечеркнутая косым пунктиром желтых фонарей. Кажется, до нее рукой подать. Рядом - расцвеченное огнями, мощное тело плотины.
А на турбазе есть придурок один. У него вид, как у Шурика из "Кавказкой пленницы". Вот он и творит хохмачки согласно амплуа и шутовского положения. Обзавелся черной штормовкой и выходит на перевал людей попугать.
Представляю себе, идешь потихонечку, а он из-за дерева как выскочит, как по плечу стукнет: 'Скажите, пожалуйста, Черному Человеку, сколько времени?!' Мужики на пол падали и подняться не могли.
Рассказывали, встал как-то Шурик в стойку прямо на перевале, подбоченился. Ни дать, ни взять - черная статуя, за спиной луна подсвечивает только контур фигуры.
Ну идут мужики от Медео. Пыхтят под грузом. Под ногами тропу изучают. Топ, топ, вышли на перевал. Голову поднимают, а там в желтом сиянии Черный Человек, руки расставил, раскорячился. Шурик утверждал, что слышно было, как они драпали до самой гостиницы. С воем и гиканьем, на огни спасения.
Но пройден перевал. Тропа развернулась вниз. Еще минут двадцать, и я увижу огни турбазы. Попил воды из родничка, холодная, аж зубы ломит. И вдруг...
Невдалеке, на противоположном от меня склоне, возник сверкающий белым пламенем крест. Высотой около трех метров, он медленно дрейфует вверх, заливая пространство вязкими, электрическими нитями света. Поперечная перекладина ярче основной, она размыта в своей насыщенности энергией.
Белые нити выхватывают из темноты деревья, камни, осыпи, кусты. Будто луч прожектора, медленно ползущий вверх, перечеркнутый нестерпимой вольтовой дугой, крест пробороздил гору, достиг перегиба и поднялся в небо.
Яркое свечение взбудоражило воздух, создало вокруг огненной ярости креста бледную сферу. Внутри нее бешено мелькали еле видные звезды, она дышала бесконечностью, глубиной.
Неожиданно светящаяся сфера резко расширилась, потеряла свою насыщенность и стала удаляться. Звезды внутри нее зажглись заново, трепетали меньше и меньше. Крест быстро уходил, сжимаясь в точку, превращаясь в одно из дальних, обычных светил. Минута, и небо стало прежним.
Спустя еще одну минуту я сколь есть духу бежал к турбазе. Меня колотило в горячке. Зубы стучали, как станковый пулемет. И только родное, залитое светом благополучие маленькой турбазы упокоило сердце. Я отряхнулся, умылся в ручье и пошел к людям.
Это просто обалденная скала. А Юрча ленивец. Не нашел времени пройтись пару километров. От дороги до нее склон неважный, крутой, без тропы, зарос колючим шиповником, но сама стенка - блеск.
Давно мечтал новую скалу найти, даже во сне видел ее не раз. Большая Бутаковка давно открыта, там еще Марьяшев лазил лет двадцать назад. И как мне новую скалку назвать?
Высотой ее природа не наделила. Так, метров тридцать пять в пике. Но она явно побольше Лесничества и Азиатской. Зато стенки гладкие, с микрорельефом, карнизов море, щели отрицательные, углы. Все есть, акромя беговухи. А нам и не нужно, выросли.