Смех один, а не трасса. Первый стартующий не пролез и трех метров. Да что там, просыпалась почти вся первая группа. Обидно, Кара упал, а он у нас в команде СКА12 - 2. Цвета первой сборной ребята постарше защищают - Дюков, Горбунов с Витюлей.
Я под конец второй группы лез, тогда обозначилось уже многое. Маршрут прошли многоопытные енбековцы, прочерпал Витюля. Но из 10 минут так и не вышел никто. Тяжко мужикам, на каждой полке стоят, руками машут, отдыхают. Какое тут время, когда руки забиты, пот глаза ест, и ключ над ключом обитает.
А у меня пошагалось. Как на третьем дыхании. В каждом зацепе - движение к новому, безостановочно. В руках силы столько, что наливай. Самый сложный карниз даже не заметил. Прошел в динамике. Раз, и на нем. Вверху маленько потерялся, стенку не там пройти решил. Ну да Плох нашим условным криком сориентировал, я ее сделал, а там и флажок.
3.20 - тройное время. Толпа поздравляющих на меня налетела. Руки трясут, фотографируют. Улыбаются обычно невозмутимые судьи. Надо же, всех наказал.
Я к Плоху, тот сумрачный, сосредоточенный:
- Хреново лез, - говорит. - Мог лучше. Почему плутал? Как на трассу смотрел? Пошли, размяться поможешь.
Перед самым стартом, я его спросил:
- Сколько сделаешь?
- Из трех выйду.
Я не поверил. А он стартанул мягко, неторопливо. Лезет, как Витя Барановский, но движения четче, отточенней. Где я торопился, он не спешил, зашагивал, где я стоял, он без напруги вверх и вверх. Рука за рукой, нога за ногой. Народ аж притих - мастер на трассе.
Время отщелкнули - 2.48. Класс высший. Он от карабина отцепился, на него почитатели набросились.
- Чемпион, чемпион!
Невозмутимый Юра подгреб ко мне,
- Пошли, - говорит, - мы еще сегодняшний метраж не добили. 400 метров долезть надо.
А я и забыл. Мы и в дни соревнований скальный метраж не опускать договорились. Вот рядком и потопали, от торжеств подальше. Тем более, что в связках нас Витюля с Юрой надрали. Наверх мы первые были, да я, как болван, запутался в дюльфере. Но не это главное. В общем зачете Плохиш первый, я второй. Сборники мы теперь, надобно готовиться к всесоюзным стартам.
Вот так и пролетело. Вот это мы и празднуем на нашей родной Бутаковке. А еще у нас график - три дня лазанья, день отдыха. И раз в четыре дня шагаем до турбазы. Вливаемся в шумную, гулящую компанию ПТУшников на дискотеке. Расслабляемся по плохишовски.
А о том, как пашем, и говорить не приходится. Готовимся на Абалаковские в Красноярск. Ваську Полежаева встречу, с Волжаниным поздоровкаюсь. Но самое главное, подберусь, наконец к уровню Плохиша. Не ему одному сильнейших в Союзе считать. Может, приспело мое время?
Плох укатил на слет сборной республики, а меня не отпустили с работы. Плевать они хотели на профсоюзную бумажку освобождения. Пока я увольнялся, мое место в сборной забили кем-то из 'Енбека'. Несправедливость очевидная. Да все одно, выбор сделан. Сам поеду на Абалаковские. На прикидках сборной докажу свое место в команде.
Шанс выпадает только однажды. Я хочу развернуть границы моего мира, увидеть новое. Быть может, вытащить у Судьбы выигрышный лотерейный билет. Хочу Столбы, хочу Красноярск, и ничто, даже безденежье, меня не остановит.
Терпко - помоечный запах тамбуров. Я еду один. Неожиданно вернулся Красильников, сказал, что я могу присоединиться к сборной, но мне так хочется, я уже все решил.
Стесненный рамками провожающего, растерянный Плохиш недвусмысленно вертит указательным пальцем у виска. Это я-то псих? Тогда кто он? Приехал в чужой город один, живет без денег, стремится попасть на чемпионат СССР из положения ноль?
Вообще-то я позвонил Таньке - подружке Дюкова. Она обещала встретить. Да ладно, как-нибудь перекантуюсь. В карманах адрес дальних родственников и сорок рублей денег.
Из грязного окна плацкарты медленно уплывает вокзал. Мы тронулись. Игольчатое, холодящее душу ожидание поселилось у меня в груди. Что я теряю? На что надеюсь? По крайней мере, посмотрю на Столбы, уж слишком многого о них наслышался.
Движение поезда набирает силы. Утробно скрипят в поворотах колесные пары, выводят незамысловатую, монотонную чечетку. Я еду один в никуда. И это случается со мной впервые.
До полуночи, не отрываясь, смотрел в окно. Поезд медленно, неторопливо миновал Капчагай, дал попрощаться с серебристыми водами реки Или, долго-долго кружил потерянными, пустынными песками барханов. Я и не подозревал, до чего они мне родные. До какой степени я вжился в тягучую, древнюю душу этого жаркого, призрачного марева. Прощай, Родина. Моя Азиатская Родина.
33.
Что-то случилось. Накатило волной, подхватило мягкой дланью ветров судеб и раскидало нас в разные стороны. Мои друзья стали иными, я растерял их. И только грусть улыбается мне прямо в лицо.
Мы все стали кем-то. Но с каждой весной просыпаемся за полночь и слышим, как надоедливые вороны и галки шелестят крыльями, чуть задевая сумрачные стены скал. Как тянет в немыслимые дали спокойные, плавные воды голубая лента реки. Как прикасаются седыми венцами вершин айсберги гор к небу.
Ветер Душ еще с нами. Вняв его голосу однажды, ты обручен с ним навсегда. И пускай обыденность торопится свести нас с ума, пускай заботы связывают душную петлю вокруг шеи, тщетно. Им никогда не переделать нас.
Бесконечность пути завораживает жизнь в безвременье.
Конец.