Мы вернулись к своим убитым лошадям. Они лежали там, где мы их оставили. По их неподвижным крупам стекала вода. Задерживаться около них не имело никакого смысла. Надо было поскорее уходить. Но Орош почему-то медлил.
— Кажется, одна лошадь еще жива, — сказал он.
Приглядевшись, мы увидели, что он прав: лошадь Цигэнуша все еще шевелила ноздрями, как будто не могла надышаться. Цигэнуш наклонился, погладил ее по шее и тут же выстрелил ей в ухо.
— Ты хорошо сделал, — сказал Орош.
— Пусть не мучается, — сказал Цигэнуш.
Я спросил Цигэнуша:
— Тебе уже случалось убивать лошадей?
— Случалось.
— А людей?
— И людей.
Он промолчал. Потом вдруг сказал:
— Но сегодняшнего убил не я…
После потери лошадей дорога нам уже не могла понадобиться, и мы свернули в лес. Мы надеялись таким образом сократить путь в Урлэвынт. Но идти лесом было трудно. Мы натыкались на деревья и кустарники, увязали в грязи, часто спотыкались и даже падали. Нам приходилось держаться друг за друга, но это мало помогало.
— Нужны палки, — сказал Орош. — Будь у нас палки, мы бы шли быстрее.
Мы остановились у огромного старого дерева и, отломив несколько веток, сделали из них палки. Они были суковатые и кривые, но идти с ними было легче.
— Как вы думаете, — спросил Цигэнуш, — дождь сегодня перестанет?
Орош молчал.
— Дождь не перестанет. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра… — сказал я.
— А откуда ты знаешь?
— У меня есть свои приметы.
Не было у меня никаких примет. Я хотел пошутить, но шутка не получилась. Я не знал, когда прекратится дождь. Но я знал, что, чем дольше он идет, тем больше мы становимся похожими на тех дикарей, которые убивали друг друга палками и камнями…
Я посмотрел на облака. Они как будто еще больше потемнели и опустились еще ниже. Вместе с ними на землю опускался туман. Над долинами плыли клочья тумана, похожие на дым.
— Еще только перевалило за полдень, а уже темно, как при закате, — сказал Орош. — Здесь очень рано темнеет.
— Да, похоже, что скоро совсем стемнеет, — сказал я просто так, чтобы отвлечься от своих мыслей.
Я не мог забыть тех, кого мы убили. Один, возможно, еще дышит, но и он убит. Он не ранен, он убит… Я не мог забыть и убитых лошадей. Могло случиться, что и мы легли бы рядом с ними в грязи. Да, разумеется, и мы могли умереть. Каждый день рождаются люди, и каждый день люди умирают. Почему это не могло случиться и с нами? Мы вполне могли бы умереть сегодня, но случаю было угодно, чтобы умерли другие, а мы остались живы… Эти мысли почему-то причиняли мне боль.
Была и какая-то странная печаль от сознания, что опасность уже миновала. Я был подавлен, и мне это не нравилось. Меня опечалила смерть парня по имени Ангел. А мучительная агония его отца, которого мы оставили в лесу под дождем? Меня печалили также дождь и ветер, и черные бегущие облака, и густой туман, спускающийся с вершин. Все меня печалило. Все… Глубоко вдохнув влажный лесной воздух, я иронически продекламировал:
— Она полна природных красот, эта Нижняя страна, с ее глубокими долинами и округлыми холмами, с ее тихим небом и мирными жителями, с ее…
Мне не удалось закончить фразу, потому что я споткнулся и упал. Потеряв при падении палку и почувствовав, что мне не удержаться на крутом склоне оврага, вдоль которого мы шли, я закрыл лицо руками, чтобы защитить глаза. Я совсем не думал о смерти, но я боялся, что могу покалечиться, сломать руку или ногу, остаться без глаз. Мысль, что я могу ослепнуть, пугала меня больше всего. И я покатился вниз, как колода, даже не пытаясь задержаться, но защищая руками глаза, пока не почувствовал, что уклон кончился и я лежу в грязи на ровном месте. Я пытался встать и пересчитать ушибы, как вдруг где-то поблизости прожужжала пуля. Потом вторая и третья… Еще не успев опомниться от падения, я понял, что стреляют в нас. Оглянувшись, я увидел, что Орош уже припал к земле и собирается отстреливаться, а в нескольких шагах от него Цигэнуш, стоя на коленях, готовится бросить гранату в кусты, темнеющие на противоположном склоне обрыва. Из-за дождя и тумана я не мог различить фигуры атакующих, но, судя по жужжанию пуль, их было человек пять-шесть. По-видимому, те трое, что ушли от нас после первой перестрелки, вернулись с подмогой.