— Ты не должен удивляться, — сказало мне дерево. — Можно разговаривать с собственной мыслью. Разве ты никогда не разговаривал во сне с волшебным конем?
— Разговаривал.
— И ты его не оседлал?
— Оседлал.
— И разве он не спрашивал, примчать ли тебя туда, где высится дворец Дракона, с быстротой ветра или мысли?
— Да, спрашивал.
— Что же ты ему ответил?
— С быстротой мысли.
— Правильно. Потому что от звезды до звезды можно добраться, только если мчаться с быстротою мысли.
Я жив… И если захочу, то смогу путешествовать от звезды до звезды с быстротою мысли. Я спросил дерево:
— На звезде Во-Во красивые девушки?
— О да, очень красивые!
— Я смог бы добраться до них?
— Мысленно… Только мысленно… Иначе — никогда!
Свой вопрос я задал одному дереву. Но ответ мне дали все деревья в лесу. Они закричали все хором:
— Никогда… Никогда… Никогда…
Меня это не испугало. Будучи человеком, я знал, что означает слово «никогда». (Никогда мертвый не воскреснет, никогда потухшая любовь не возродится. Никогда…) И все же мой сон мне не понравился. Слишком большое место занимало в нем слово «никогда». Я поднес палец ко рту и прикусил его зубами, пока не почувствовал вкус крови. Так я поступал всегда, когда хотел вернуться из мира сна в мир реальный. Боль всегда выбрасывала меня за ворота, отделявшие мою реальную напряженную земную жизнь от той, не менее напряженной, может быть, даже еще более напряженной жизни, которую я вел во сне, в сказочном завороженном мире сна…
Мертвые… Они остались там, в лесу… Цигэнуш застонал.
Я вздрогнул и спросил:
— Что ты стонешь, Цигэнуш? Больно?
— Пуля!.. Я чувствую ее… Она раздробила мне кость.
— А вот у мертвых, которых мы оставили в лесу, уже ничего не болит.
Я услышал смех санитара. Цигэнуш сказал со злостью:
— Какое мне дело до мертвых, оставшихся в лесу? Это не я их убил.
Он говорил таким тоном, как будто я его в чем-то обвинял. И я примирительно сказал:
— Да-да, ты жив. Тебе нет до них никакого дела. Ты жив, а они мертвы. Нет. Они не перешли в другую жизнь, они перешли в смерть. А смерть черна… Смерть темна, без единого огонька… Без единого огонька… Черна… Темна…
А откуда мне известно, какова смерть? Разве я уже умирал и потом воскрес? Я никогда не умирал и потому никогда не воскресал. Когда я умру, у меня даже и желания не будет воскреснуть. Одной жизни мне хватит с лихвой. А может, все же одной жизни мало?
Я услышал бешеные порывы ветра. Я услышал ропот дождя в окнах. Потом мне показалось, что я слышу голоса. Но это мне только показалось… Я представил себе, как воет ветер в лесу. Как идет дождь в лесу и поливает мертвых… Мертвые глаза не видят… Мертвые сердца не бьются. В этом все дело: сердца мертвых не бьются. На мертвых в лесу падает дождь. Их там двое, но мне почему-то вдруг показалось, что их там тысячи. Ревел ветер в лесу и падал дождь… Я мог бы быть на их месте, ведь стреляли и в меня. Стреляли и в Ороша, но он остался невредим. Цигэнуша ранили в колено. Может быть, Цигэнуш умрет? Во всяком случае, он будет хромать. Или ему отнимут ногу. Сделают нечеловеком. На что годится человек без ноги? И чем можно оплатить человеку потерянную ногу? А жизнь, какова плата за жизнь? Все зависит от того, чья это жизнь…
Я вдруг услышал голос санитара:
— Так о чем бишь я говорил? О слухах и глупых толках… Да что слухи… Слова… Я многое слышал… А еще больше видел… В последние месяцы войны я был в Татрах. И неожиданно встретил там брата… Родного братишку… солдата… пехотинца… Встретил я его утром, а в тот же день, к вечеру, его убили. Шальная пуля… Я увидел его мертвым, в траве. Он был красивым парнем с черными усами… А теперь около его лица кружили мухи… Так бывает с каждым мертвецом… И вы думаете, что я стал плакать? Ничего подобного! Я успел повидать столько убитых, что, увидев мертвого братишку, даже не расплакался. Эх, привычка! Человек ко всему привыкает. И души нет в людях!
Может быть, если б я умер, меня оплакивала бы Филимона или кто-нибудь из моих сестер. Быть живым здесь, в тепле, в примарии села Урлэвынт! Быть мертвым в лесу, лежать на мокрых, прелых листьях, покрывающих землю! Быть… Не быть… Быть… Быть…