Арманд Кэлинеску, как и до него Яманди, тоже пожалел наивного поэта и распорядился выпустить его на свободу.
Через некоторое время легионеры убили Арманда Кэлинеску. Радомир снова был арестован. Снова написал покаянное письмо. И его снова отпустили на все четыре стороны.
Потом наступило 6 сентября 1940 года.
В этот день банды «Железной гвардии» пришли на площадь королевского дворца с пением своего гимна — «Святая легионерская молодость». И во главе этих банд, одетых в зеленые рубашки и несущих зеленые флаги, шагал поэт Радомир.
После захвата власти легионерами Радомира назначили директором театров. Члены его «ячеек» получили должности и синекуры. Это не мешало им устраивать самовольные обыски, грабить, издеваться над людьми. Пока они еще не убивали. Но уже недалек был тот день, когда они вспомнят о своих черных списках и начнут уничтожать всех, кто в них значится.
В свое время мне не понравилась «Баллада о Никадорах». И легионерский командир Радомир этого не забыл. Мне не нравилась и политика «Железной гвардии», я много раз заявлял об этом открыто в своих статьях. Легионер Радомир и этого не забыл. Вскоре они попробуют расправиться и со мной. А пока что в «Буна вестире» появляются заметки с угрозами в мой адрес. Однажды «Буна вестире» объявила своим читателям, что я спрятался в советском посольстве!
Легионерский мятеж.
Радомир со своими подопечными выходит на балкон Национального театра и оттуда стреляет в солдат.
Стрельба идет на всех бухарестских улицах.
Легионеры призывают к гражданской войне.
Стычки с войсками и полицией. Много убитых.
Но «Железная гвардия» побеждена.
Радомир арестован.
Во время следствия он выдает всех своих друзей и сообщников. И отделывается несколькими годами тюрьмы. Режиссер Хаиг Актериан, который присутствовал на балконе Национального театра, когда там выступал с речами Радомир, был осужден на срок вдвое больший.
Проходит еще несколько месяцев.
Антонеску вступает в войну.
И призывает легионеров, находящихся в тюрьмах, отправиться на фронт и доказать свои «патриотические чувства».
Режиссер Хаиг Актериан едет на фронт и больше не возвращается.
Едет на фронт и Радомир. И сразу же посылает с фронта несколько очерков, в которых расхваливает каких-то генералов, что немедленно приносит желанные плоды — его демобилизуют.
Он доказал свои «патриотические чувства».
Потом он пишет книгу стихов о «крестовом походе» против России и окончательно укрепляет свою новую репутацию.
Великий поэт Радомир — великий националист.
Но так как он продолжает участвовать в интригах легионеров, то правительство Антонеску, которое его реабилитировало, в декабре 1942 года снова заключает его в лагерь.
И вот моя последняя встреча с поэтом в лагере в день, когда туда прибыла комиссия, которая должна была решить, кого выпустить и кого оставить в заключении.
Председателем комиссии был жандармский полковник Тобеску Константин. За другими столами сидят комендант лагеря, представители бухарестской полиции, сигуранцы и секретной службы, возглавляемой Эудженом Кристеску, — всего четырнадцать человек.
Радомир просит дать ему слово и сразу же заводит старую песенку: он вступил в легионерское движение по наивности. Он поэт и, в сущности, всегда оставался поэтом, человеком непрактичным, витающим в облаках. Правда, он совершил несколько ошибок, но за них уже достаточно наказан. Он уже был на фронте, дрался с большевиками и воспел святую войну Антонеску и Гитлера. Совсем недавно вышла его книга «Стихи о войне». Он вынимает книгу из кармана и читает свои стихи. У него хорошо поставленный актерский голос, и члены комиссии взволнованно его слушают. У полковника Тобеску, который в жизни не видел фронта, выступают слезы на глазах.
— Замечательно! — говорит полковник. — Господин Радомир, вы пишете не хуже, чем Василе Александри.
Поэт продолжает каяться. Он рассказывает о своей девочке, которая ждет не дождется, когда вернется отец.
Полковник Тобеску Константин объявляет:
— Господа! Поэта Радомира я освобождаю под свою личную ответственность. Он может немедленно отправиться домой.
Поэт падает на колени:
— Благодарю вас, господин полковник!
И выходит из комнаты комиссии с заплаканными глазами.
Но, перейдя мостик, который отделяет территорию канцелярии от зоны, он бегом устремляется к своему бараку, уже не в состоянии сдержать смех.
— Я и этих провел!
На другой день он покинул лагерь, ни с кем не попрощавшись…