— Не знаю, товарищ. Так принято говорить. Почему принято, я не знаю. Принято, и все. Натюрлих.
Когда господин Фингл умолкает, сразу же, как автомат, включается гид.
— Вот кожевенный цех. Здесь обрабатывали иногда и кожу убитых. Не всех убитых, а только тех, у кого была красивая кожа…
Зачем я слушал? Зачем смотрел?
В одной из комнат стояли банки с надписью: «Циклон».
Это была продукция какого-то химического концерна. Кажется, все того же «Фарбениндустри». «Циклон Б» — газ, с помощью которого убили миллионы людей. В Освенциме и во многих других лагерях, в том числе и здесь, в Бухенвальде.
Зачем я смотрел?
Кто из нас не любил? Кто из нас не был хоть раз в жизни влюблен? Кто из нас не гладил волосы своей возлюбленной?
Вот женские волосы, волосы тех женщин, которых умертвили в лагере. Грязные копны, поднимающиеся почти до потолка. Волосы — тоже ценность. Они не должны были пропасть зря. Женские волосы тоже шли в «дело».
Натюрлих!.. Больше я ничего сказать не могу. Я могу говорить только то, что все говорили в те собачьи годы, — натюрлих… Им казалось, что все происходящее вполне естественно…
С божьей помощью, а также с помощью нашего гида мы посетили еще одно помещение, поразившее нас своей чистотой. Стены были покрыты кафельными плитами. Всюду стояли просторные столы, тоже покрытые кафелем. К столам были приделаны желоба для стока крови…
Зачем я слушал объяснения? Зачем смотрел?
Но я все-таки выслушал все объяснения до конца, Я все-таки смотрел. Внимательно смотрел. И внимательно слушал:
— Здесь выдирали у мертвых золотые зубы и протезы… Здесь добывали золото… Да, именно золото…
У нас в Омиде во время войны я часто виделся со своими многочисленными родственниками. Моя сестра Ангелина — она была у нас самой старшей — каждый раз смотрела на мои белые, еще вполне здоровые зубы, когда я разговаривал или смеялся, и спрашивала одно и то же:
— Слушай… ты столько лет живешь в городе и до сих пор не сумел вставить себе золотые зубы? Не сумел сделать себе красивый рот?
Многие ездили в Турну или в Рушь к дантистам и заказывали себе золотые коронки на здоровые зубы. Им хотелось иметь красивый рот. Вот что я вспомнил вдруг, когда гид показал мне эти столы, на которых добывали золото.
И опять камеры… Камеры заключенных. И комнаты, в которых жила стража. Потом камера пыток. Я снова смотрел. Смотрел внимательно, не отрываясь. А гид объяснял. Объяснял подробно, не пропуская ни единой детали. Снова подробное описание различных способов казни. Особенности каждого способа отправки на тот свет. Их было много.
Пуля в затылок.
Подвешивание на крюке.
Убийство при помощи хлыста или дубинки.
Уколы, приносившие смерть. Медленную смерть.
Убийство введением воздуха в вены.
Простое убийство.
Потом газ. Разные способы удушья. Результат один. Результат был всегда один и тот же.
— Обреченные никогда не сопротивлялись?
— Натюрлих… Впрочем, бывали отдельные случаи сопротивления. Даже восстания. Но стража побеждала. У стражи было все необходимое для того, чтобы подавить любые попытки сопротивления.
Кажется, конец… Нет, еще не конец, но, если я устал, можно считать осмотр законченным. Главное мы видели. Главное и основное. В общих чертах.
Выходим во двор. Я смотрю вверх. Бледно-голубое небо, по которому плывут редкие белые облака.
На обратном пути мы снова вынуждены были остановиться в лесу. В этот раз забарахлил мотор. И я снова закурил сигарету. И снова забыл, что нельзя бросать окурки на шоссе. И снова, как в повторяющихся кинокадрах, господин Фингл, удивительный господин Фингл затоптал окурок и ворчливо сказал:
— Странно… Я ведь уже объяснял, что у нас нельзя бросать окурки на дорогу.
— Простите меня. Я забыл.
— Натюрлих… Цивилизация — это длительный процесс. Пока вы там, у себя на Востоке, освоите подлинную цивилизацию, пройдет еще много времени.
Я шел по улицам Телиу, держа под руку Розу. Мы шли в больницу.
Казалось, город уже спит. Тревожный ветер крепко бил нам в лицо.
Я молчал. И Роза молчала. Но звук наших шагов разносился по всей улице. Эти звуки подтверждали, Что мы живы. Два живых человека шагают по тротуарам. Мы живы… Многие, очень многие из наших друзей и близких уже умерли. А мы живы. Мы живы. Очень хорошо, что мы живы.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Над городом нависла густая мгла. Мы шли по узким разбитым тротуарам. То и дело нам попадались ямы или вывороченные камни. На каждом шагу мы могли споткнуться и сломать голову. Невольно я вспомнил Бушулянгу, «хозяина города». Про себя обругал я и примаря Телиу. Если бы здесь был другой префект и другой примарь, тротуары не были бы в таком плачевном состоянии.