— Сбежал подлец! Сбежал все-таки!
Водитель Динка подал совет:
— Надо позвонить в примарию Темею!
— Позвонить в Темею? — саркастически переспросил Гынж. — Так он же как раз туда и едет. Именно туда он и везет оружие, которое спрятано в его грузовике. Кулакам из Темею нужно оружие.
— Откуда ты знаешь, что он везет оружие? — спросил я.
— Откуда, откуда… Неважно откуда. Я уверен, что это так и есть. Если там у него нет оружия, почему же он смылся?
Тем временем вокруг нашей машины стал собираться народ. Сразу объявились острословы и насмешники:
— Негуцу вы можете только соли на хвост насыпать…
Я отправился в примарию, позвонил в Телиу, связался с Орошем и рассказал ему про все, что случилось с нами в пути. Он выслушал меня и сказал:
— Жди у телефона. Через четверть часа я позвоню в Блажинь. Не отходи от телефона.
В ожидании звонка я разговорился с нотариусом, тем самым, который так искренне оплакивал смерть Мардаре.
— У нас люди настроены хорошо, — сказал он. — Все будут голосовать за коммунистов. Все до единого. У нас ведь тут все бедняки. А вот в других селах дело обстоит иначе. В других селах положение сложное. Очень сложное… Заранее ничего сказать нельзя.
Я слушал его и думал о своем. Партия послала меня в Телиу с заданием выставить свою кандидатуру в парламент и победить на выборах. Меня не спросили, хочу ли я ехать в Телиу. Мне сказали: так надо. И я поехал. И вот до выборов остался один день. Выйду ли я победителем? Может быть, и выйду. Но полной уверенности у меня не было. Могу и проиграть. Впрочем, суть не в том. Меня мучило другое: все ли я сделал, чтобы выиграть битву?
Я был одним из тех интеллигентов, которые пришли в партию, искренне желая принять участие в преобразовании мира… Но кто знает: может, прежде чем менять мир, нам нужно было попытаться изменить себя? Некоторые мои знакомые, которым я задавал этот вопрос, смеялись.
— Ты романтик, — говорили они. — Ты как был романтиком, так и остался. Теперь нужно другое. Смотри в оба: жизнь может помчаться вперед так быстро, что выкинет тебя из тележки…
Я спросил одного из них:
— Почему ты вступил в партию?
И человек этот, поэт Лучиан Бою, ответил мне с обезоруживающей искренностью:
— Как это почему? Да потому что лучше быть у власти, чем в оппозиции. Если тебе этого мало, я могу назвать еще несколько причин: потому что я хочу сделать себе имя. Потому что хочу жить лучше, чем живут другие. Потому что хочу жениться на красивой женщине.
— У тебя уже есть какая-нибудь на примете?
— Ну да! Это жена одного моего друга — роскошная женщина. Я давно уже живу с нею, а теперь она наконец уйдет от мужа и выйдет за меня.
— А как быть с моралью?
— Я же тебе говорил: ты неисправимый романтик. А теперь могу еще добавить — ты и дурак… Да, да, дурак! В самом прямом смысле этого слова. Что ж, по-твоему, коммунист не имеет права на личное счастье?
— Разве я об этом?
— А для меня счастье в этом и состоит. Счастье в том, чтобы иметь все, что пожелаешь. Хорошую еду, одежду, красивую женщину…
— Я не могу разделить твои взгляды, коллега.
— Да потому, что ты романтик. Романтик и дурак.
— Но ведь именно так рассуждают буржуи. Чем же мы от них отличаемся?
— Величием нашей цели…
Сколько ни плачь ты, сколько ни рыдай,
Мертвый не встанет уже из могилы,
Мертвый не встанет уже из могилы…
Нотариус села Блажинь, который ждал вместе со мной звонка из города, вдруг спросил:
— Что нам делать с вдовой Мардаре, товарищ? Что нам с ней делать?
— А что случилось?
— С тех пор как погиб ее муж, она места себе не находит. Она бродит по селу днем и ночью со своими детьми. Ходит из дома в дом… И лошадь… Несчастная лошадь Мардаре с отрезанными ушами ходит за ними следом. И все они не едят, не пьют. Ни лошадь, ни дети, ни вдова. Ставишь перед лошадью ведро в овсом — не ест. Вот они…
Толпа, стоявшая перед примарией, расступилась, и в образовавшемся проходе появилась вдова Мардаре с младенцами на руках. Она смотрела прямо перед собой, как смотрят слепые. А ведь она не была слепой. Впрочем, наверно, ее зрение все же ослабло. Это бывает от сильного потрясения. Это пройдет… Войдя в примарию, вдова обернулась. Лошадь шла за ней следом, но, дойдя до двери, остановилась. При виде меня у вдовы Мардаре на какое-то мгновение просветлело лицо. Но только на мгновение, она тотчас же снова нахмурилась. Она подошла ко мне вплотную, и тут я увидел, что глаза ее совершенно безумны. На нотариуса, который с жалостью следил за ней, она даже не поглядела. Она смотрела только на меня, на кандидата.