— Кто будет растить моих детей, — заговорила она, — кто их вырастит? А кто позаботится о лошади? Ты?.. Ты приехал сюда и всех нас погубил. Из-за тебя умер мой Мардаре. А теперь я слыхала, что умерли и другие. Из-за тебя. Слышишь, это из-за тебя я осталась вдовой. Из-за тебя, из-за вас, из-за коммунистов, остались сиротами мои дети. Как мы будем жить? Кто нас будет кормить?
Крестьяне, стоявшие во дворе примарии, услыхав голос вдовы, подошли к двери. На их лицах было написано жадное любопытство. Мне, наверно, нужно было что-то сказать. Но что тут скажешь?
— Из-за тебя умер мой муж, мой кормилец Мардаре, — продолжала вдова. — Он умер, чтобы ты стал депутатом. Он умер, чтобы ваша партия пришла к власти. Ты говорил, что вы, коммунисты, сделаете нас счастливыми. А кто вас просил об этом? Оставьте нас с нашими горестями и бедами. Оставьте нас в покое. Разве мы вас звали? Разве мы просили вас делать нас счастливыми?
Она припирала меня к стенке своим огромным, раздутым от болезни животом.
— Кто вас просил делать нас счастливыми? Кто? Когда? Вы принесли нам смерть. Да, смерть!
Боясь, как бы не было еще хуже, я молчал. Лишь сердце мое билось все сильнее. Но этого никто не видел. Да, сердца моего никто не видел. Я чувствовал себя оплеванным. Я был сам себе противен. Если бы разверзлась земля и поглотила меня, я бы не возражал… Ей-богу, я не стал бы об этом жалеть…
— Смерть принес ты в наше село, Смерть! Смерть!..
В ее словах была какая-то страшная правда. Я это чувствовал, хотя умом понимал, что она не права.
А она все повторяла: смерть, смерть, смерть… Все более слабым голосом, пока слово «смерть» не замерло на ее устах. Я подумал: сейчас она расплачется… Сейчас разрыдается, и ей станет легче.
Я не ошибся. Она расплакалась. Тогда я взял ее за плечи и слегка отстранил от себя. Нотариус помог мне усадить ее на стул. Перепуганные дети окружили мать, словно ей угрожала какая-то опасность. И даже лошадь, которая осталась за открытой настежь дверью, как будто тоже почувствовала, что с хозяйкой происходит что-то нехорошее, и легонько заржала, ударив копытом о порог. В этот миг в дверях показался Гынж. Он на ходу погладил лошадь по холке и направился прямо ко мне. По его лицу я понял, что он принес какую-то неприятную новость.
— Мотор, — сказал он, — мотор у машины совсем сдал. Так что мы теперь без машины. Именно теперь, когда она нам так нужна.
— Ладно, — ответил я рассеянно. — Когда надо будет уезжать, возьмем лошадей.
— Лошадь не машина, — глубокомысленно сказал Гынж. — Нам ведь надо объехать столько сел. Да еще поймать этого бандита Негуца.
Вдова Мардаре понемногу стала успокаиваться. Крестьяне, решив, что представление окончено, начали расходиться. Я посмотрел на часы — прошло уже часа два с тех пор, как я позвонил Орошу, а ведь он обещал перезвонить мне через четверть часа. Может, что-нибудь там случилось у них, в Телиу? Но что могло случиться в этот последний день перед выборами?
К вдове Мардаре подошли две женщины и стали уговаривать ее идти домой.
— Надо же накормить детей. Пошли вместе, мы их накормим. И надо уложить их спать. Пошли, пошли…
Вдова молчала и не сопротивлялась. Она позволила женщинам повести себя к двери. Они вели ее так, будто она была ребенком, еще не умеющим ходить. Когда они ушли, я выглянул в окошко: процессия двигалась в уже установившемся порядке, лошадь замыкала шествие.
Гынж был единственным человеком, на которого, судя по всему, вдова Мардаре и ее ребятишки не производили никакого впечатления. На свете случается многое, и хорошее и плохое. Человек должен относиться ко всему спокойно, не размениваться на мелочи, приберегая все силы своей души для главного.
Зазвонил телефон. Я снял трубку и услышал голос Ороша. Мне показалось, что голос у него веселый, и я не ошибся.
— Алло… Алло… Прости, что заставил тебя ждать.
— Ладно, — сказал я. — Оставим церемонии. Я понимаю, у тебя столько дел.
Орош рассмеялся.
— Это точно. Дела, дела… Так вот, слушай и запоминай. И выполни все, что я скажу. Во что бы то ни стало. Ясно?