Выбрать главу

Бюст в коридоре больницы изображал мужчину с круглым и очень толстым лицом, на котором выделялся прямой нос, тонкие губы и густые сросшиеся брови, под ними прятались хитрые глаза, дополнявшие портрет этого хмурого и неприятного на вид человека неопределенного возраста. Толстую шею подпирали углы старомодного бронзового воротничка. От всей этой фигуры веяло чем-то мрачным. На цоколе была высечена надпись:

Албу Доля Суровый
(1834—1912)
воздвигнул
с божьей помощью
эту больницу
во спасение души
в дни царствования достославного
и высокомудрого короля
Кароля I

Я подумал: значит, эту больницу построил боярин… Ну и что же? Иногда бояре строили и школы. Бывали случаи, когда они посылали за свой счет на учебу крестьянских сыновей. Да, были и такие бояре… Ну и что это меняет? Теперь мы ликвидируем бояр и помещиков. И сделаем это до конца… А что касается боярина Албу, то неплохо было бы посетить его село и посмотреть оставшееся от него имение… Потом я стал думать о «Женщине с зонтом». Я знал, кто позировал скульптору Романелли, когда он создавал этот памятник: Марица — знаменитая куртизанка, пользовавшаяся в молодости славой первой бухарестской красавицы. По странному капризу судьбы ее статуя пришла в негодность, когда куртизанка еще была жива. Что значит — была жива? Она ведь здравствует и по сей день — я видел ее незадолго до того, как выехал сюда, в Телиу, Я случайно встретил ее в знаменитом ресторане «Континенталь». Узнать ее, конечно, уже нелегко. Она чудовищно, неестественно толста. (По сравнению с ней цыганку Замбилу все еще можно считать красивой.) Маленькие, заплывшие жиром глазки, тройной подбородок, громадные, распухшие ноги… Она сидела в ресторане и жадно поедала содержимое глубокой фаянсовой тарелки, которую ей подали. Я успел заглянуть и в тарелку — мясо с фасолью… Рядом с ней сидела молоденькая, ярко размалеванная девица, которая, вероятно, впервые в жизни попала в дорогой ресторан. Проходя мимо их столика, я почтительно поклонился. Старуха узнала меня сразу. Не отрываясь от еды, она кивком показала на сидевшую рядом с нею девушку и сказала:

— Заходи вечерком — не пожалеешь… Я живу все там же, на Эксиноксулуй. Покажу тебе, если захочешь, еще несколько писем дона Мануэля де Браганца. Покажу тебе и призы, которые я получила когда-то в Ницце на конкурсах красоты. Могу показать и письма известного тебе шведа. Словом, приходи… Ты ведь собирался написать роман о моей жизни. Как же ты его напишешь, если мы так редко видимся? Сдается мне, что ты стал избегать меня. Правду я говорю?

В общем-то, она была права. Я проявлял к ней некоторое внимание в прежние годы, когда работал в редакции газеты «Крединца», падкой до сенсаций, и меня заинтересовал архив «Женщины с зонтом». Письма, о которых она заговорила в ресторане, я уже когда-то читал. И даже переписал кое-что в свой блокнот.

Прошлое! Как часто я с ним сталкиваюсь и все еще не знаю, что это такое. Таинственная вещь — время! Самое точное представление о нем дают не часы и не календарные подсчеты. Я давно уже привык судить о прошедшем времени по людям, по их судьбам, по их лицам. В том числе и по моему собственному лицу. Стоит мне посмотреть на себя в зеркало, и я вздрагиваю: я как будто вижу то, что мы привыкли называть течением времени.

Итак, в ресторане «Континенталь» я встретил ту, которую в Бухаресте звали «Женщиной с зонтом». По имени статуи, для которой она позировала, когда была молода и хороша собой. Это было давно… Еще до первой мировой войны… Два европейских монарха оспаривали тогда друг у друга «Женщину с зонтом». В газетах того времени — я листал их с огромным интересом — не раз писали о любовных приключениях этой красавицы, о ее нарядах:

Марица из Бухареста… Марица из Бухареста… Марица из Бухареста…

Все женщины ей завидовали. И у них были для этого серьезные основания: Марица считалась первой красавицей эпохи.