А что говорить о тех, кто смотрел на шествие с обочины?
В лучших нарядах, пестрых ожерельях и звонких серьгах, в венках и цветочных гирляндах… Зрители и зрительницы также были недурны, а себе казались великолепными, когда под свист флейт, блеянье рожков и рокот барабанов они швыряли свои венки под ноги процессии.
А люди все двигались и двигались, и последними из врат Элле, по дороге в город спустились мы.
Не весь гарнизон направлялся к храму, и только пятеро из Боевого Совета ехали верхом: Кирена, Аэлло, Клана и Хтония, а посредине — я. Остальные шли вместе с пешей колонной, или присоединились к тем, кто наблюдал за порядком в городе.
Нас ждали, и ждали давно, и многие, показалось мне, были разочарованы. Ибо никто из нас не изменил привычного повседневного облика, не принарядился, не украсил себя хотя бы венком, ибо венок — для тех, кто понимает — пристал жертве, а не жрице. Все те же рубахи, волосы коротко острижены либо распущены, но не заплетены, косы в наших краях заплетали лишь мужчины. А я к тому же еще и босая, единственная во всей процессии.
На прочих, к какому бы народу они ни принадлежали, были сандалии, башмаки или сапоги. Иначе нельзя. Ведь они в большинстве своем шли пешком, день же выдался очень жаркий, и песок и камни под ногами успели раскалиться.
Да, день был опален дыханием огненного змея, верного спутника Богини, и если бы не ветер с моря, жара стала бы невыносимой. Небо блистало убийственной синевой. Такой цвет порой приобретает пламя в плавильной печи, а еще такими синими бывают молнии в очень сильную грозу. Но грозы в тот день ничего не предвещало. Убийственно и победительно сияло небо, и в этом блеске в глазах людских я больше, чем когда-либо походила на серую тень. Возможно, они спрашивали себя, почему именно столь невзрачная женщина призвана править землями и предводительствовать войском, и не могли отыскать ответа на этот вопрос, так же, как не в силах ответить на него я. Не способная сравниться мудростью и опытом с Хтонией и Энно, красотой с Аэлло и Никтой, ловкостью и умением лишь равная многим, я обязана была оправдать свое призвание.
Об этом думала я, продвигаясь вперед шагом на Аласторе. Об этом и предстоящем обряде освящения.
В чем он будет заключаться, горожане еще не знали. Мне пришлось предварительно долго размышлять о том, как пройдет освящение. В большинстве стран оно заключается в том, что на алтарь приносится беспорочная жертва — овен или бык, а в Алии выбирают для жертвы лучших из боевых коней. Воистину, они совсем утратили разум, если он у них изначально имелся. Скифы сохранили его в большей степени. Если они убивают коня, то лишь отправляя его вслед за погибшим хозяином. Эллины просто заменяют конем человека. А мы вообще не творим такого. Для нас жертвоприношение коня немногим отличается от человеческой жертвы.
Итак, при самых торжественных ритуалах неизбежно приносится жертва — двуногая или нет, и все участники обряда поедают ее, причащаясь плоти и крови невинных. Я уже прошла через это при охоте на льва и не имела намерения повторяться. И не видела смысла обращаться сейчас к причастию крови. Я ду мала о другом обряде, почти неизвестном в обитаемом мире, но, по моему разумению, угодном Богине. О причастии огня.
До меня донеслись прерывистые крики, в равной мере выражавшие изумление, страх и восторг. Это кричали те, кто смотрел с узкой улицы на площадь. Они не знали, что там их ждет. Но я-то знала.
Синий купол неба вставал над нами, и в синеве моря у причала белели паруса, и за крепостью, белея песком, лежала пустыня. А тем, кому открывалась площадь в лазури и белизне представала красная преграда. Точнее, рыжая. Площадь преграждала стена пламени. Владеющие магией могут совлечь молнию с неба и направить ее куда необходимо. А могут извлечь пламя из собственного тела, заставить его течь со своих пальцев. Последнее мне приходилось наблюдать самой. Однако я магией не владела. Все было устроено гораздо проще.
Отряд самофракийцев под командой Аргиры принес на площадь вязанки дров, а поутру Аргира собственноручно запалила костер. К тому времени, как мы прибудем на площадь, дрова должны как следует прогореть. Это важно.
Они все рассредоточились по кромке площади — паломники и поселенцы, атланты и горгоны. Стояли, ждали. Наверняка многие искали взглядом жертву, которую поведут на всесожжение, и, не находя, замирали от ужаса, и сердца их бились сильнее, и каждый спрашивал себя — не я ли?
Так, со страхом и сомнением смотрели они, как мы въезжали на площадь, не гоня к огню ни овнов, ни тучных быков. С некоторой надеждой — как я спешивалась.
Сейчас, думали они, я возьму за повод прекрасного своего коня, лучше которого нет во всем городе, а может быть, и на всем побережье, и поведу его к огню.
Но не тут-то было.
Я передала повод Кирене, и пошла к огню. Одна. И тогда все уставились на мои босые ноги.
Я не знаю, кто кого научил молиться мечу, вонзенному в землю или груду камней — мы скифов или они нас. Есть еще один обряд. Мы ли его переняли у фракийцев, или они у нас? Разумеется, он посвящен Богине, каковую почитают оба народа. Окрестные племена полагают, что он относится к женской магии. На самом деле никакого колдовства в нем нет, и хотя его всегда исполняют только женщины, не вижу причин считать его сугубо женским. Ведь для того, чтобы овладеть им, не требуется ничего, кроме храбрости, расчетливости и самообладания, а эти качества, если поискать; встречаются и у некоторых мужчин.
Я шла по раскаленной площади, жар струился с небес и дышал мне в лицо. Отблески солнца и отблески пламени играли на бронзовых лезвиях мечей и топоров, на золотых доспехах Ихи и на золотых масках горгон.
Стояла давящая тишина, и тем громче слышались в ней отдаленные стоны или всхлипы. Вероятно, люди вспоминали обычай, когда царя приносили в жертву ради благоденствия народа. Я царицей не была, но далеко не все здесь понимали это обстоятельство. И они полагали, что сейчас я войду в огонь.
Отчасти они были правы. Аргира все сделала безошибочно. Я потому и выбрала ее, что в Темискире нам приходилось исполнять этот обряд вместе. И она знала, какое подобрать дерево и как его разложить. Поэтому среди горящих поленьев образовались дорожки, где дерево уже полностью прогорелой черно-багровые угли подернулись серым пеплом. Но увидеть это можно было только вблизи. А так близко, как я, к огню не подошел никто.
Сколько бы ни собралось людей на площади, я чувствовала их взгляды, так же, как колебание пламени и прикосновение ветра. В них было отчаяние, страх, надежда — но не в меньшей степени жадность и предвкушение. И не замедлила шага. Если я все рассчитаю правильно — а я все рассчитаю правильно — что со мной может случиться? Разве что загорятся волосы. А это нетрудно исправить.
Кроме наших, вероятно, лишь жрицы Болота понимали, что сейчас произойдет. Они обязаны были знать подобный ритуал. Но горгоны молчали, а что выражали их лица — скрывали маски.
Потом я шагнула на дорожку из углей, и стена пламени заслонила от меня весь мир, и все его звуки заглушил треск лопающихся поленьев. Мой путь занял всего несколько мгновений, но растянулся до пределов вечно сти. И для меня, и для тех, кто собрался на площади. И когда я преодолела огненную преграду, раздался единый многоголосый вопль.
Повторяю — никакого колдовства в совершении обряда не было. При наличии определенной тренировки и умения достигать душевного равновесия, можно прикасаться к углям, ходить по ним, даже танцевать. Что в Темискире мы и делали. И не только мы в Темискире. В подземном святилище у Гебра нас приветствовали такой же пляской.
Но подавляющему большинству людей это обстоятельство неизвестно. Они видели одно — я ступала по раскаленным углям. И происходило такое в преддверии храма, а значит, по непосредственной воле Богини. Тут они тоже, пожалуй, не ошибались.