В дверях появился давешний шестерка с черным пакетом в руках. Хозяин протянул ему документы и портмоне «Зверева» и кивнул с непонятным выражением. «Прошу», – шутовски молвил помощник, делая Синичкину знак в сторону кулька. На секунду возникло неприятное чувство: «Сейчас они отвезут меня, как они тут говорят, “на Горностай” и закопают».
Но если б он каждый раз пугался в пиковые моменты своей службы – давно б с ума сошел. Синичкин покорно склонил голову. Вертлявый парнишка нацепил на него пакет.
Через пятнадцать минут они вернулись к «Арагви».
Пакет с головы опера сняли, когда он еще сидел в салоне; машина оказалась с тонированными стеклами, то была «Тойота», госномер Синичкин тоже разглядел и запомнил. Он, как и само авто, был понтовым – на лимузин оборачивались: «А 7777 ПК».
Бобик, или как там его звали по-настоящему, вернул оперу портмоне и документы. Дал листок, на котором размашисто был написан владивостокский телефон.
Дина сидела в одиночестве за столиком, прихлебывала винцо и курила оставленные опером сигареты. При виде его она просияла:
– Ты наконец пришел! – и хихикнула: – А меня тут раз десять пытались снять.
– Но ты не поддалась, – подыграл Синичкин.
– Да, я оказалась верной подругой. – По ее голосу и сильно опустевшей бутылке «хванчкары» можно было сделать вывод, что она времени зря не теряла. – А ты где был?
– Икру покупал, – сказал он почти правду.
– И где же она?
– А я ее сразу продал.
– Жаль. Я бы съела.
– Заказать?
– Поздно уже.
И в самом деле: ансамбль больше не играл, лабухи собирали инструменты.
После пережитого стресса хотелось выпить. Синичкин налил в рюмку коньяку и махнул в одиночестве, не чокаясь с подругой.
– Пойдем, я отвезу тебя домой, – сказал он.
Возможно, девушка рассчитывала на продолжение, но он по-прежнему не испытывал к ней никакой тяги: не хотелось быть с девочкой ни в отместку жене, ни просто так. Он хоть и хорош собой, и временно богат, а все равно: она молода, значит, чтобы убедить ее возлечь, придется совершать какие-то телодвижения, что-то говорить. Нет, совсем ему это не нужно. А может, девушка только обрадуется, что за прекрасный ужин ей не придется расплачиваться ни в какой форме.
Синичкин-старший закусил холодным шашлыком и расплатился по счету.
Такси подкарауливали расходившихся из ресторана, поэтому искать машину не пришлось.
– На Чуркина, а потом обратно, на Электрозаводскую, – бросил он шоферу как заправский местный.
– Я завтра уезжаю, – сказал он девчонке.
– Будешь мне писать? – хихикнула она.
– Если адрес дашь.
Она придвинулась к нему на заднем сиденье. Потом ее ручка скользнула ниже пояса. Вжикнула молния. Она заиграла ловкими пальчиками. Потом наклонилась, завесившись волосами. Прошептала:
– Чтобы ты лучше меня запомнил, красавчик. И никогда больше не забывал.
Павел Синичкин
Наши дни
Тем летом отец к нам не вернулся.
Я и у мамы перестал спрашивать, где он да когда приедет. Знал, что она все равно ничего не скажет, только разозлится.
В том сентябре восемьдесят первого я пошел в школу.
Мамочка работала, из школы меня забирала бабушка. Мамуля иной раз возвращалась поздно, когда я спал. Она заходила поцеловать меня, будила, и я чувствовал, что от нее попахивает вином и сигаретами. А потом слышал, как они на кухне с бабушкой ругаются – или, во всяком случае, разговаривают на повышенных тонах, – и под это их бубуканье засыпал.
Бабушка у нас никогда не ночевала, но она жила неподалеку, на «Автозаводской», и каждый раз уезжала к себе на улицу Трофимова на метро. Или дед ее забирал. У него тогда была старая машина «Победа».
Но однажды – по-моему, это была глубокая осень, деревья стояли голые, но снег еще не лежал, самое скучное время! Да, тогда случилось нечто совсем неожиданное и моему тогдашнему разумению неподвластное.
В тот день мама пришла с работы без задержки и бабушка благостно отбыла домой часов в шесть. А потом вдруг позвонили в дверь – долго, требовательно. Мама открыла, и к нам в квартиру ввалилось несколько мужчин. Они стали показывать какие-то удостоверения и бумаги, потом она закричала: «Да вы знаете, на какой он работе?!» Они что-то говорили ей строго, но тихо и умиротворяюще, а мама снова закричала: «Делайте что хотите!» – и зарыдала.
Потом люди рассредоточились по квартире, и их на нашу двухкомнатную оказалось очень много, как будто пришли гости – и много. Но обычно приходят парами, дяди с тетями, а тут были исключительно мужчины, и вели они себя не как обычные гости: открывали все подряд шкафы, вытягивали ящики, рылись в белье, просматривали книжки – и взрослые, и даже мои, и букварь тоже. Я подбежал к маме и спросил, что они делают, а она сказала мне, что это обыск.