Конечно, она помнила о том, что Хельмут сделал для неё, и была искренне ему благодарна за это. Все слова благодарности и даже тот великолепный меч казались ей сущей мелочью, и она не знала, как ещё показать, насколько значимы для неё были все его поступки. И она вовсе была не против, живи Хельмут у неё хоть до самой старости… Но ведь Эрнест должен видеть отца хоть изредка, хоть знать, как он вообще выглядит. Поэтому она приняла решение отправить его домой, как только дороги станут пригодными для поездок.
Тот день тоже был дождливым, ветреным и холодным. Дождь со страшной силой поливал каменную брусчатку внутреннего двора, крыши башен и золочёные купола храма; по стёклам стремительно стекали длинные ручейки, пронзительно завывал ветер, и мало кто в такую погоду решился бы выйти из дома. Но к обеду дождь начал потихоньку сбавлять обороты, и, когда на землю упали последние капли, из-за туч робко выглянули тонкие солнечные лучи.
Кристина улыбнулась — дождь удручал её, ещё сильнее вгоняя в и без того сильную тоску. Недавно она отправила письмо королю, прямо в столицу Фарелла, не будучи уверенной, что он находится именно там, но надеясь в ближайшее время дождаться ответа, и теперь места себе не находила. Из-за того, что недавно кончилась война, ей приходило довольно много писем, и каждое она распечатывала, дрожа и волнуясь. Но все эти послания были не от Фернанда. Зато пришло аж два письма от Хельги — Хельмут закатил глаза, но прочитал оба, а потом написал большой ответ, что не могло не радовать.
Кристина до сих пор ощущала неловкость из-за того случая с баронессой Штольц. Было сложно принять то, что ей пришлось убить влюблённость Хельги, буквально вырвать себя из её сердца, но ещё сложнее было принять само существование этой влюблённости. В неё влюбились… влюбились, зная, что она замужем, что у неё есть ребёнок… Да ещё и женщина влюбилась… Так странно. Так… непостижимо. Наверное, это было нелогичным и неправильным. Поэтому Кристина ни капли не жалела, что избавила Хельгу от этого чувства, может, изначально светлого и доброго, но из-за заклинания превратившегося в эгоистичное и опасное.
И всё же она попросила Хельмута передать ей привет в письме. Хельга ведь не была плохим человеком, после снятия заклинания они с Кристиной мило пообщались, причём без всяких двусмысленностей… Они, наверное, могли бы стать подругами при других обстоятельствах.
Мысли о влюблённости, какой бы то ни было, то и дело возвращали её к Генриху. О том, кого она будет любить вечно, несмотря ни на что, Кристина знала наверняка.
Лучи солнца, которое уже отправлялось на запад, заканчивая свой путь по небосводу, были похожи на её надежду, которая то гибла под напором чёрной тоски, то несмело давала о себе знать, приятно озаряя душу. Кристина сидела у окна, пытаясь вышивать, и иногда наблюдала за тем, как солнечные оранжевые блики пляшут в лужах и как на небе появляется тонкая, едва заметная радуга — мост между небом и землёй, между людьми и Богом… Это хороший знак.
День этот, если не брать в расчёт погоду, был самый обычный: утром и после обеда Кристина занималась делами аллода, разбирала письма, отдавала приказы и принимала посетителей, а вечером у неё выдался свободный часок, чтобы попробовать вышить фиалку на небольшом белом полотенце. Она хотела подарить это полотенце Джеймсу на его четвёртые именины, но пока фиалка получалась похожей скорее на бесформенное сине-фиолетовое пятно, совершенно не годное для подарка.
Когда совсем стемнело и даже свечи не давали достаточно света, чтобы она могла делать ровные крестики, Кристина решила отправляться в постель. Лучше лечь пораньше, иначе завтра с утра разболится голова из-за раннего подъёма. За окном снова начал накрапывать дождь, и она даже расстроилась: так и не удалось толком насладиться солнцем… Но в Нолде такое часто бывало: в середине осени заряжали непрекращающиеся дожди, которые мог сменить лишь снегопад.
На самом деле ей нравилось спать под шум дождя, он вселял в её душу спокойствие и умиротворение — то, чего ей так часто не хватало.
Кристине показалось, что она проспала буквально минуту: только закрыла глаза, как её вдруг затрясли и начали звать встревоженным, даже испуганным голосом. Она разлепила глаза и увидела Кэси — простоволосая, в платье с распущенной шнуровкой, служанка выглядела так, будто её тоже резко подняли с постели. Глаза её были распахнуты, и в них отчего-то собрались слёзы.