— Расскажи мне. — Хельмут протянул руку, но сестра свою не подала. — Пожалуйста, расскажи всё. Мы же никогда ничего друг от друга не скрывали.
— Боюсь, после этого рассказа ты не захочешь меня знать.
— Это ещё почему? — Он вздрогнул, по спине почему-то прошёлся странный холодок. И уже стало как-то не до еды. — Хельга, неправда, я не… Расскажи.
Она молчала. Отпила ещё вина, потом взглянула на окно — шторы не были задёрнуты, и сквозь стекло виднелось вечернее небо, затянутое снеговыми тучами, плывущими на восток, между которыми иногда проглядывал робкий тонкий месяц. Подул ветер, и снег, до этого падавший спокойно, начал образовывать вихри, маленькие круговороты; снежинки сталкивались друг с другом, слипались, превращаясь в хлопья, стучали в окно и метались в холодном воздухе.
— Говорят, что мёртвые смотрят на нас с неба, — сказала вдруг Хельга с тоскливым вздохом. — Что ж, надеюсь, тучи помешают Софии увидеть и услышать нас теперь. Она бы точно не была рада тому, что я сейчас расскажу.
Хельмут напрягся, выпрямился, взглянул на сестру внимательно, но не холодно — не хотелось давать ей понять, что он правда не захочет её знать. Он вообще не мог представить ситуации, в которой ему бы правда не захотелось её знать. Даже тогда, перед прошлой войной, когда она едва ли не на весь Штольц в порыве чувств прокричала, что ненавидит его. Да, он злился, он не хотел писать ей, будучи в походе, а после него не ехал домой, постоянно откладывая возвращение. Но всё же Хельмут не мог отрицать, что Хельга искренне дорога ему.
Она долгое время была единственным родным человеком для него, и он очень любил её. Многие считали, что он заменил ей родителей, но это было не совсем так: родителей заменили друг другу они оба.
— Видит Бог, я старалась именно ради неё, — Хельга отпила ещё вина, наблюдая за безумными танцами снежинок. — Ты же сам помнишь, как она хотела забеременеть и как переживала из-за того, что не получалось. И я тоже переживала, мне больно было видеть, насколько София подавлена, как хандра разрушает её изнутри, убивает блеск в её глазах и мешает улыбаться. И ты тоже так переживал, хоть и не подавал виду. Я ведь желала ей и тебе только добра… — Она усмехнулась, в глазах блеснуло сожаление. — И если София искала избавление в книгах, как обычно, то я решила поспрашивать у служанок, кухарок, у опытных, знающих женщин. И одна подсказала мне… — Хельга замолчала, вопросительно взглянув на брата, словно уточняя, хочет ли он слушать дальше. Тот кивнул. — Одна подсказала, что на самой окраине городка живёт чародей. Он особо не распространяется о своём даре, не продаёт зелья и руны, но если попрошу я… — Она хмыкнула. — Я поделилась с Софией, хотя мне казалось, что она пошлёт меня куда подальше. Она не была похожа на ту, кто полностью доверяет магии, но, к моему удивлению, она всё же согласилась. Наверное, очень отчаялась. Только попросила тебе не говорить.
Хельмут понимающе кивнул. Он тоже тогда отчаялся и не знал, что делать, однако обратиться к магии ему и в голову не пришло. Он почти смирился с тем, что законных детей у него не будет, но всё же вид донельзя печальной, подавленной, трогательной Софии заставлял это смирение сгинуть прочь. Может, следовало написать Кристине и спросить совета, стоит ли вообще пытаться, однако Хельмут помнил, что она была не очень опытной и талантливой ведьмой и вряд ли знала наверняка, может ли магия помочь в зачатии.
— Мы с ней нашли того мага, — продолжила Хельга. — По его виду, впрочем, и не скажешь, что он мог заниматься магией, — обычный ремесленник, столяр, у которого семья, дети… Он, конечно, очень злился, хоть и пытался не подавать виду, и сказал, что ради нас сделает нужное зелье. Среди брёвен, досок и опилок он, как оказалось, прятал множество ингредиентов, которые использовал в основном для себя, но иногда продавал за несколько серебряных и клятву молчать о его даре. Поэтому я не стала ему говорить, кто мне рассказал о нём, да и сейчас уже не помню, если честно… София получила своё снадобье и все предписания насчёт того, как его использовать, и ушла, а я задержалась ещё на несколько минут и спросила, может ли он сделать приворотное зелье или руну…
Она снова замолчала, заливаясь краской. Видимо, после того, как на её шее оказалась руна отворота, сестра начала стыдиться тех искусственных чувств. Хельмуту хотелось как-то поддержать её: она сидела, сжавшись, иногда отпивая из бокала, и почти не смотрела на него. Как будто боялась, что он причинит ей боль за то, что она говорит. Но он не злился. Почти.