Речкин успел застать этот небольшой поселок, когда жизнь его размеренно текла мирным рыбацким трудом, когда люди в военной форме появлялись здесь редко, у причала были пришвартованы исключительно рыбацкие шхуны, а сам причал, как и весь берег, был увешан рыболовными сетями. Но за последний год все здесь кардинально изменилось. Мирный труд теперь соседствовал с трудом воинским. И на фоне рыбацких изб, хлипких дощатых сараев и погребов стремительно выросли казармы, конюшни, гаражи для техники, склады, стадион… А с моря, вместе с уловом, стали поступать танки, бронеавтомобили, зенитки, орудия, боеприпасы…
Штаб 95-го стрелкового полка, а с недавних пор и разбитый здесь же полевой штаб 14-й стрелковой дивизии стали центром сосредоточения жизни военных, пожалуй, на всем укрепрайоне.
Путь до поселка Озерки, где располагался штаб погранотряда, был неблизким, и Алексей не стал задерживаться в Титовке-реке. По пути ему повезло. Водитель одной из проезжавших мимо «полуторок», молодой сержантик, согласился подвезти лейтенанта-пограничника с большим чемоданом в руках. Он направлялся в Эйну, расположенную километрах в двадцати пяти дальше Озерков, и взял попутчика, невзирая на введенный с недавних пор запрет провозить кого бы то ни было помимо лиц, вписанных в наряд.
– А что мне? – гостеприимно улыбаясь, пояснил по этому поводу сержант, крепко сжимая обеими руками играющее на кочках рулевое колесо. – Высажу вас в Озерках и дальше по своим делам! Кто узнает? На постах комендатурские стоят, они вашего брата любят, вряд ли что в упрек скажут! Тем более что я за сутки третий раз туда-сюда мотаюсь, меня уже все посты как своего знают!
Ближе к обеду Речкин был в штабе. Погода над полуостровами Средний и Рыбачий стояла отвратительная. Земля здесь насквозь пропиталась влагой. Моросил мелкий, как пыль, дождь, а над морем, с темно-серых туч, свисали длинные дождевые нити. Дорога же, взрыхленная проезжающим транспортом, превратилась в сплошное грязевое месиво. Перескакивая с одного камня на другой, чтоб не запачкать сапоги, Алексей достиг высокого крыльца здания штаба.
Командир отряда майор Каленников был у себя. Иван Иустинович сидел за широким письменным столом, который, впрочем, заметно терял в размерах на фоне своего широкоплечего хозяина-богатыря. Откинувшись на спинку стула, развернув плечи, он в своей привычной позе внимательно изучал некий лист бумаги, испещренный тонкими строчками мелкого печатного текста. Услышав стук и скрип двери, Каленников, не отрываясь от текста, пригласил к себе и, лишь закончив, бросил на вошедшего строгий взгляд.
– О-о-о! Алексей Макарович! – растянул он широкое смуглое лицо в дружелюбной улыбке и, положив лист на стол, указал Речкину своей могучей ладонью на стул, что стоял напротив него за столом. – Садись, дорогой!
Алексей поблагодарил майора, скромно улыбнувшись, и присел на предложенное место. Речкина, который за шесть лет службы повидал самых разных начальников, всегда поражала простота, открытость, гостеприимность и невероятная, бьющая ключом жизненная энергия этого строгого и сурового, на первый взгляд, человека. Каленникова любили и уважали абсолютно все, кто так или иначе сталкивался с ним по службе. Грузный, малоподвижный, всегда очень рассудительный, он никогда не повышал голос, но один его недовольный взгляд бросал провинившегося в ужас. Наказывал он крайне редко, но если делал это, то очень жестко. Портить бумагу он не любил, предпочитал практику и все проверял на деле сам, прежде чем принять какое-то решение, отдать приказ или даже подмахнуть очередную инструкцию. Иван Иустинович был редкой остроты шутником и балагуром, мог спокойно рассказывать анекдоты или отпускать порой весьма язвительные шуточки, как при командном составе отряда, так и при бойцах. «Командир от Бога» – говорят про таких. Он был своенравен, самобытен и прочно врезался в память даже тем людям, кто общался с ним всего раз в жизни.
Как всегда, на его столе лежали две початые пачки «Казбека», пачка «Красной звезды» и обожаемые начальником штаба отряда деликатесные «Герцеговина Флор», а на полке, что висела на стене, среди книг стояла трехлитровая банка со спиртом. При этом его единственной вредной привычкой, как говорил сам Каленников, были гимнастические брусья. Начальник отряда не пил и не курил.
– Закуривай! – радушно предложил Иван Иустинович, указывая на початые пачки сигарет. – Или, может, пару капель для согрева? Поди, продрог до костей?