Молчание, долгое и страшное.
Караваев сидел, обомлев, обливался потом и пытался разобраться в мыслях и чувствах, ища и не находя нужных слов.
— Хорошо, — раздался наконец голос судьи, скорее печальный, чем суровый. — У меня осталось несколько вопросов свидетелю.
Константин вскочил в хатенку, словно кто-то подтолкнул сзади. Щуря свои близорукие глаза, он сел на скрипучий стул.
— Вы покупали у Федора Ивановича Караваева, подсудимого, книги, иконы?
— Да, покупал.
— Давно знакомы с ним?
— Еще со школы.
— Зачем вы покупали у него выкраденные из Всегалактического фонда книги?
— Во-первых, я не знал, что они из фонда, на них ведь нет штампа, а во-вторых, кто вы такие, чтоб задавать мне вопросы в таком тоне?
Стена хатки вдруг словно провалилась наружу, в провале выросла жуткая черная фигура, на мгновенье вспыхнули страшные огненные глаза, и Константин, а вместе с ним и Караваев, едва не закричали. Стена вернулась на место.
— Итак?
— А чего? — забормотал Константин. — Я ничего… только чтобы перепродать и заработать деньги.
— Сколько вы заплатили Федору Ивановичу?
— Разве это важно, гражданин судья? Вы же понимаете, что они стоили намного дороже.
— Хорошо, сколько вы на них заработали?
— Почти тысячу рублей. Девятьсот тридцать, если быть точным.
— Но ведь вы обещали говорить суду только правду, — вмешалась женщина.
— Да, да, — испуганно произнес Константин. — Две тысячи семьсот тридцать три рубля.
— И это все? — голос судьи подобно грому прокатился по этой темной, пахнущей нежильем комнатенке.
— Все, — упавшим голосом сказал Константин и встрепенулся. — Можно еще пару слов? Но ведь мы с ним, можно сказать, благородное дело делали. Какая польза от вашего фонда в этой глуши? Никакой! А мы дали мертвому, запыленному хламу жизнь! Без человека они мертвы. Разве вы не согласны со мной?
— Не согласны, Константин Степанович. Этот фонд — запас на случай… исчезновения вашей цивилизации, и хранить его надо до тех пор, пока не исчезнет угроза.
Караваев похолодел.
— В войне? Да? Ядерной? Будет в-война, да?
— Вы, люди, можете уничтожить себя и без войны. — В голосе говорившего выплеснулась вдруг жуткая тоска, так что Федор Иванович весь покрылся ледяными мурашками.
— Понимаю…
— Чепуха! — заявил Соколов. — Не надо нас пугать экологией. Жили и жить будем. Сами-то небось не без греха, раз соорудили фонд для всей галактики. Не так? Другие-то цивилизации давно загнулись, наверное? Вот вы и сидите здесь, прячетесь.
Караваев слушал Соколова и ему становилось все страшнее и страшнее.
— А вы что думаете, Федор Иванович? — женский голос заставил его очнуться.
— Н-не знаю, — прошептал Караваев. — Не думал… Это неправда… отпустите меня, я больше не буду, честное слово.
— Слизняк! — сплюнул Соколов. — Они уже полутрупы, хранители эти. Что они могут с нами сделать? Пошли отсюда.
Очнулся Караваев в кабине машины. Мимо бежала стена леса, промелькнул щит с надписью “Аэропорт”. Федор Иванович притормозил, оглянулся и вдруг увидел на заднем сиденье машины Костю Соколова. Тот в полудреме чему-то улыбался. Рядом лежала увесистая связка украденных книг с золотым тиснением на корешках. В руках Константин осторожно держал небольшую черную книжицу, на обложке которой четко читалось слово “Дело”.
“Да что ж это такое, в самом деле? Зачем все это? — в ужасе подумал Караваев и резко ударил по тормозам.
Соколов, очнувшись, испуганно спросил:
— Ты что это, Федор? Что случилось? С машиной что?
— Да ничего! — резко сказал Караваев. — Откуда? — кивнул он на книги.
— От верблюда, — полное лицо Соколова расплылось в довольной улыбке.
— Из… фонда? — не поверив, спросил Караваев.
— А то откуда же? Пока ты там мучился да отнекивался, я кое-что разнюхал. Хо-о-рошая, знаешь, избушка, фонд этот, зо-ло-тая, — лет на сто хватит. Я как увидел ее прелести, едва с ума не сошел! Клад в энной степени. А этих хранителей можешь не бояться, если бы они могли что-нибудь с нами сделать, не устраивали бы этот идиотский суд.
— Как ты оказался возле избушки?
— Выследил, конечно. — Соколов снова ухмыльнулся. — Узнал твое расписание и поехал, Борька подбросил, не зная, куда и зачем везет.
— Но ведь суд, Костя… — простонал Караваев. — Ты понимаешь, о чем шла речь? Не о нас — о жизни на Земле! И фонд этот создан на случай, если…
— Слушай, Караваев, не бузи, надоел.
— Но суд… Неужто он ничего тебе не дал? — в голосе Караваева прозвучало отчаяние. — Или горбатого могила исправит?
— Су-уд! — издевательски протянул Соколов. — Этот суд, Федя, для нас не указ. Кто они такие? Чужие твари, неизвестно для каких целей построившие этот… фонд, откуда тебе известно, что они бескорыстны? Чушь, нет в мире бескорыстия и честности, все потихоньку тянут к себе, такова человеческая природа, и никаким пришельцам ее не переделать. Понял? Забыл, что ли, свое высказывание: “Все, что плохо лежит, — мое”? Я его на всю жизнь запомнил, Федя. Молодец! Голова у тебя на месте, варит! Кстати, я там такой раритет, Федя, раздобыл, что ты свои волосы последние на голове вырвешь! Смотри, — Соколов потряс перед изумленным Караваевым черной книжицей. — Догадываешься, что это?
— Не очень, — только и ответил Караваев.
— Читай, книголюб. — Соколов сунул ему книжку.
Строки надписи поплыли у Караваева перед глазами после того, как он прочитал: “Дело № 1 о воровстве жителем планеты Земля Караваевым Федором Ивановичем из Всегалактического культурного фонда книг и картин с корыстными целями”.
Ростислав Мусиенко
ОТСТУПНИК
Бухгалтер Федор Тихонович аккуратно семенил улицей провинциального городка Черновки, имея в авоське две бутылки молока. Время от времени приветливо здоровался с прохожими, вежливо приподнимал шляпу, поблескивая круглой лысиной. Круглым, добрым было и все его лицо, яблочками выступали щеки, особенно, когда бухгалтер, повстречав знакомого, расплывался в застенчивой улыбке, приговаривал: “Рад, рад видеть в добром здравии, Петрович… как, еще на больничном?.. А знаете…” — и принимался основательно обсуждать рецепты траволечения, в которых Петрович мнил себя немалым знатоком. Вообще Федор Тихонович изумительно быстро находил общий язык с людьми, будь то известный Володька-пьянчужка или наезжающая знаменитость, кандидат наук Сергей. Родители последнего соседствовали с квартиродателями бухгалтера и не единожды дивились, что общего может иметь такой предупредительный, уступчивый человек с завсегдатаем пивбара Володькой. Федор Тихонович неловко помаргивал, оправдывался:
— У каждого, знаете ли, что-то за душой… — и добавлял простодушно: — Тяжело, конечно, найти.
Такая терпимость вызывала у охотников посудачить некоторые гипотезы касательно прошлого скромного бухгалтера. Тем паче переехал Федор Тихонович в Черновки из столицы, где, по слухам, работу имел попредставительней, чем на местном пищекомбинате. Однако же за месяц, прошедший после его появления, бухгалтер стал настолько неотъемлемой особенностью местечка, что пересуды угасли сами по себе. Да к тому же и в двух комнатках, которые снимали Федор Тихонович и его молодая жена Маня, ничего необычного, кроме довольно изношенной мебели, не водилось. Если что и бросалось в глаза соседям, так разве слишком уж старомодный, неизвестной модели телевизор. Он был, похоже, маленькой слабостью бухгалтера: безотказный Федор Тихонович однажды чуть не поссорился с Иваном-телемастером, который в подпитии порывался что-то там усовершенствовать во “входном устройстве”, то есть намерился перепаять антенну. Однако это маленькое чудачество осталось незамеченным и ничуть не сказалось на общих отношениях Федора Тихоновича с общественностью Черновков.