До конца рабочего дня Софья бесцельно бродила по коридорам, натыкалась на людей, вздрагивала и беспомощно оглядывалась по сторонам в поисках поддержки, а в ответ на нее глядел плакат: «Компания – это наша судьба!» Софье казалось, что само офисное здание – живое, что оно задает гулким эхом большого барабана общий ритм, дышит вслед, неспешно поглощает людей – одних без остатка переваривает, а других – с отвращением выблевывает вместе с рвотной массой исписанной бумаги, засохших чайных пакетиков, одноразовых стаканчиков и обгрызенных карандашей. Есть ли люди, которыми этот чертов офис может подавиться? С первых дней работы она поняла, что здесь, в офисе, так же как в клинике, есть нечто страшное, липкое и холодное, то самое, что может сожрать все самое ценное у нее внутри. Как сбежать от этого? Куда спрятаться, как вырваться?
За окном по-прежнему стучал дождь. Софья в десятый раз вгляделась в полароидный снимок и снова разревелась. Бурая мгла почти проглотила картинку, осталось только детское личико и два белых бантика. Еще чуть-чуть, еще пара дней, и уже ничего нельзя будет разглядеть. Опухшие глаза щипало, к горлу подступал кашель, по телу волнами пробегал озноб. Мысли то суетились, как восточные женщины в базарный день, отталкивая друг друга, то плыли неспешно, как облака по жаркому летнему небу. Завтра она будет выглядеть как китаец с глубокого похмелья. Что же делать дальше? Она больше так не может, у нее не осталось сил терпеть! Сказать отцу, что она отказывается работать в этом чертовом офисе, что больше никогда в жизни не переступит его порога? Но тогда… тогда снова ледяной кабинет. Нет, уж лучше сидеть тихо, как мышка, за своим столом и делать вид, что работаешь. Может быть, со временем выход найдется. Она что-нибудь придумает, почувствует, что-то поймет. Может быть… А если нет? Так теперь и будет до конца жизни? Ей вдруг стало страшно, панически страшно, как бывает, когда стоишь на краю небоскреба и смотришь вниз, и безотчетно хочется крепко схватиться руками за перила и ни за что их не отпускать. Она крепко обняла себя руками и сжалась в маленький плотный комок. Дрожь потихоньку унялась, и Софья задремала.
Ей снилось, что она лежит на дне глубокого колодца, где-то очень высоко мерцают звезды, а вокруг темно и необыкновенно спокойно. В чистом и свежем воздухе разносится мягкий, приятный перезвон крохотных колокольчиков – динь-динь-динь, дон-дон-дон. И больше некуда падать, можно просто лежать и смотреть вверх, и вокруг растекаются, укрывают мягким облаком блаженство и покой. Где-то внутри родилось тепло, наполнило тело пронзительным звенящим потоком до самых кончиков пальцев. Мир вдруг стал больше, шире и раскрылся навстречу. Она почувствовала себя легкой, как пушинка. Поток усиливался, рвал изнутри тонкую плоть реальности, наполнял каждую клеточку тела радостным напряжением. Сейчас, еще миг, еще мгновение, еще одна тысячная доля секунды, и она взлетит ввысь. Мелькнула мысль: «Где я? Что со мной?» Поток оборвался, не дотянул до самой высокой ноты, отступил, скатился вниз, сильно забилось сердце, стало частым дыхание.
Софья очнулась и села на диване. В глубине живота еще пульсировало тепло, дождь за окном утих и убаюкивающе ронял редкие капли. Темно, хоть глаз выколи… Она нащупала выключатель абажура, переключила несколько раз. Бесполезно, похоже, лампочка перегорела. Она поднялась и на ощупь включила настольную лампу. По полу из-под окна растеклась мутная лужа. Софья открыла окно и вдохнула полной грудью холодный влажный воздух. Бесцветные коробки соседних домов окутала темнота. Значит, уже совсем поздно. Она машинально собрала тряпкой воду с пола, выжала за окном. В голове звенела приятная пустота, будто там кто-то прошелся шваброй, смыл с пеной все неприятные воспоминания, стер засохшие пятна обиды, разогнал пыльные облака суетливых мыслей.
Спать совсем не хотелось. Софье было удивительно хорошо, и захотелось вдруг сделать что-то осязаемое, запечатлеть, как на фотокарточке, если не каждое мгновение странного сна, то хотя бы самую маленькую его капельку, хотя бы смутный оттенок ощущений, чтобы однажды зацепиться за него и, как за ниточку, вытянуть весь восхитительный, пугающий, с ума сводящий поток.
Она уселась за стол, руки заработали сами по себе, словно они все еще были в том сне, удивляя свою хозяйку. Сначала из беспорядочной кучи на столе руки откопали кусок белого глянцевого картона в тонкую, едва заметную серебристую полоску (от изысканной упаковки какой-то дорогой маминой покупки). Потом рядом оказался старый ластик с нарисованным Дон Кихотом (сувенир из давней испанской командировки отца), искусственный зеленый листик (случайно оторвала у цветка в подъезде и спрятала в сумочку, пока никто не увидел) и лист со сметным отчетом (делала на обратной стороне какие-то отметки и прихватила домой).