— Ты предложил мне замужество из чувства долга. Не хотел поступаться порядочностью. Услышав, что сказал Леон в тот ужасный день, ты поверил ему. За мной ты даже не последовал, ибо моя версия тебя не интересовала. Ты дал мне уйти на все четыре стороны, потому что я стала тебе омерзительна, — скороговоркой произнесла она.
С тех пор как Норман появился на крошечном островке, она, не считая одной-двух вспышек озлобленности и непокорности, постоянно деградирует, теряя свое лицо. А сейчас и вообще дошла до того, что оправдывается перед ним, почти как та юная Алисия, всеми презираемая, беззащитная и неуверенная в себе. Она поежилась.
— Я не последовал за тобой, — заговорил Норман, роняя слова, как тяжелые камни, — только потому, что давал отповедь нашему дорогому отчиму, царствие ему небесное, советуя, — как теперь выясняется, ошибочно, — не винить тебя в своих пороках. Я и представить не мог, что ты бросишься бежать словно крыса с тонущего корабля. — Он раздраженно вздохнул и вскочил, подобрав с песка ее вещи. — Ладно, пойдем в дом. Что-то ты побледнела. Того и гляди в обморок упадешь. Должно быть, из-за жары. Да и поесть тебе, наверное, надо. Разговор закончим позже.
Алисия предпочла бы дойти до дома одна, но Норман не бросил ее на берегу. И хотя они шли, не касаясь друг друга, она так остро сознавала его близость, что это ощущение было сравнимо только с пыткой. Он время от времени искоса поглядывал на нее, хмуря лоб, словно проверял, не валится ли Алисия с ног.
Она в жизни не теряла сознание, и сейчас бледность и головокружение были вызваны эмоциональным потрясением, а отнюдь не голодом. Когда они подошли к ступеням входа и Норман отступил на шаг, пропуская ее вперед, Алисия начала твердо:
— Я не…
— Не сейчас, — непреклонным тоном перебил он. — После обеда. И запомни, лжи я не потерплю. Я просто хочу знать твои мотивы. Потом ты вольная птица. Мы расстанемся навсегда.
И желательно это сделать поскорей, думал Норман, направляясь в свою комнату. Когда она пришла к нему в ту ночь, семь лет назад, лекарства, алкоголь, болезненный жар и похоть затуманили его разум. И лишь позже, узнав о последствиях, понял он, сколь дорога ему Алисия, сколь велика в нем жажда связать свою жизнь с этим милым, нежным, сладострастным существом, растить ребенка, которого она вынашивает для него, опекать, любить и лелеять их обоих.
Ныне телом он по-прежнему желал ее — даже сильнее, чем прежде, но рассудок подсказывал, что любви и нежности в ней не больше, чем в холоднокровной ядовитой змее. Коварная беспринципная эгоистка, она живет по своим, аморальным, правилам. Такой была и Филлис, ее мать. Верно говорят, яблоко от яблони недалеко падает.
И он сегодня же уберется с острова. Прочь от ее греховного магнетизма.
Пока не потерял самоуважения.
9
— Садись наверстывай! — набросилась на нее Жозефа, едва Алисия ступила в просторную столовую. — Или я зря готовлю? Чтобы продукты без толку переводить? — Похрустывая огромным накрахмаленным передником, экономка удалилась из комнаты, но уже через минуту возвратилась с заставленным подносом в руках. — И что на тебе за наряд? Его давно стирать пора. У тебя столько красивых вещей; почему ты их не носишь?
Алисия села за обеденный стол, элегантно накрытый на две персоны. Посередине красовалась ваза с нежными розовыми цветами, источающими душистый аромат.
— Я надела первое, что подвернулось под руку, — с беспечным видом отозвалась она.
А вот это, разумеется, была чистая ложь! Алисия нарочно вырядилась в рубашку с брюками. Интересно, вчера, ожидая прибытия Нормана, она тоже специально выбрала этот наряд? Потому что в глубине души сознавала, что их обоих влечет друг к другу, и искала в закрытой одежде спасения? От него? От себя?..
Жозефа, что-то бормоча себе под нос, поставила перед ней блюдо с жареным пряным цыпленком, тарелку с аппетитным манго, салат из помидоров и красного лука, тонкие ломтики подрумяненного хлеба и миску с рисом и горохом. Затем отступила на шаг и подперла бока, ожидая, когда подопечная примется за еду.
Алисия при виде такого изобилия содрогнулась. Она не в состоянии съесть и четверти того, что было выставлено перед ней. Во всяком случае, не сейчас, когда в мыслях и чувствах царит сумбур от выдвинутых Норманом обвинений. Ладно, чем скорее она пообедает, тем скорее развеет его заблуждения.
Пусть ему достанется львиная доля стряпни Жозефы, которая будет очень довольна, что ее кулинарные таланты наконец-то получили признание, думала Алисия, заполняя тарелку маленьким кусочком цыпленка с ложкой салата так, чтобы это выглядело огромной порцией.
— Мистер Норман, тот только бутерброд в рот сунул, — проворчала Жозефа, рассеивая ее иллюзии. — Генератор забарахлил, вот он и чинит. Сладу нет с этим Эдуардо — вечно его где-то носит, когда он здесь нужен!
Оставшись наконец одна, Алисия в отчаянии стиснула зубы. Норман почему-то убежден, что она сама избавилась от ребенка, и, судя по его словам, защищал ее от нападок Леона, поскольку не верил, что она способна флиртовать с отчимом. Во всяком случае, тогда не верил.
А теперь у него другое мнение. Вероятно, он решил, что она заработала наследство, лежа на спине! Брр, об этом даже думать противно!
Аппетит пропал окончательно. Алисия взяла со стола почти весь хлеб и, выйдя на галерею через распахнутые двустворчатые двери, стала кормить птиц. Полуденное солнце раскалило влажный морской воздух. На лице сразу выступила испарина, одежда прилипла к телу.
Ей не терпелось объясниться с Норманом и реабилитировать себя в его глазах. Но ведь одному Богу известно, сколько еще он будет копаться с генератором!
У Жозефы есть запасная плита, работающая от газовых баллонов, и в доме полно фонарей «молния», не говоря уже о свечах. А вот для большого холодильника и морозильной камеры необходимо электричество. Так что Норман носу не покажет, пока не починит генератор. Он к своим обязательствам относится серьезно.
Так же как серьезно взялся за выполнение своих обязательств перед ней и ребенком, которого она зачала от него, — настолько серьезно, что предложил ей замужество, свою защиту и опеку.
Внутри все сжалось от глубокого сожаления, вызванного воспоминаниями о том, как она некогда тосковала по нему, любила, надеялась на счастье, дарила его собачьей преданностью и слепым обожанием. Но то было в прошлом, похоронено там безвозвратно. Теперь она взрослая женщина с совершенно иными нуждами и запросами.
Алисия скормила птицам последние кусочки хлеба и стряхнула с ладоней крошки. Прошлое с настоящим связывает только одна константа, одна угроза.
Секс.
Она вернулась в столовую через те же двустворчатые двери и принялась составлять блюда с недоеденным обедом на поднос, который Жозефа оставила на другом конце стола из красного дерева. Секс. Без секса она обойдется. Вот уже семь лет прекрасно живет без него и ничего. Слишком высокой ценой приходится платить за эмоциональную и физическую привязанность. Даже если этот вывод строится не на собственном опыте, налицо наглядный пример матери.
Она восстановит истину, разрешит недоразумение относительно вымышленного аборта, а потом Норман, как и обещал, уедет. Она не станет его задерживать. И вымарает из сознания всякие следы разрушительного воздействия, которое он, и только он, способен оказывать на нее. Затем вновь призовет на помощь всю свою энергию, волю и честолюбие, потому что именно эти качества помогли ей стать той женщиной, какая она теперь есть — самостоятельная, независимая, неуязвимая.
Главное, разумом отпустить его, а это легче легкого. В чем она почти сразу же усомнилась, когда понесла поднос Жозефе и увидела Нормана. Тот входил в кухню с улицы, вытирая о тряпку испачканные в масле сильные руки.
Уж больно он неотразим! Ну как противостоять его обаянию? Темные волосы растрепались, на впалой щеке масляная полоса, вся фигура в шортах цвета хаки и свободной черной футболке навыпуск дышит бесшабашной силой.
Сердце ёкнуло, посуда на подносе звякнула. Внутри все задрожало от бесконтрольной физической потребности ощутить его близость — немедленно, сию минуту!