Спать мне сейчас совсем не хотелось. Тем не менее, я все–таки пошел устраиваться на боковую. Сон обязательно придет, нужно просто некоторое время полежать без движения и глаза должны будут закрыться сами собой.
Вот и мой вагон номер 10280. Именно здесь я провожу большую часть своей жизни в метро. Старенький уже, все железки в нем давно покрылись ржавчиной, как, впрочем, и в остальных электричках. Бывшие когда–то коричневого цвета обивки сидений уже не являлись таковыми. Их теперешний оттенок попросту не имеет названия – некая смесь бордового, пунцового и рыжего. Все стекла были настолько грязными, что мыть их уже было бесполезно – слой пыли въелся намертво.
Однако, несмотря на все эти недостатки, вагон меня вполне устраивал.
Я улегся на сиденье, подложив под голову руки, и постарался ни о чем не думать. Я приказал мыслям на время улетучиться из моей головы. Похоже, они меня послушались, потому что сразу стало так легко, и в ушах лишь «завывал ветер».
Спустя уже минуту бездумного лежания, меня начала одолевать дремота. Когда я уже готов был закрыть глаза, чтобы погрузиться в безмятежное царство Морфея, невольно вспомнилось, что завтра мне предстоит тяжелый день. Я вновь прокрутил в голове наш разговор с Петром Данилычем и вспомнил, что встать мне надо очень рано.
Проблема! Теперь мне уже было не до сна.
Итак, встает вопрос: что делать? Ответ вроде как очевиден: поставить будильник, тем более что он у меня есть. И все бы хорошо, но ведь я в вагоне буду не один. Через некоторое время придут еще люди, которым завтра не потребуется вставать в такую же рань, что и мне. Монотонное и раздражающее «дзынь–дзынь–дзынь» будильника непременно разбудит всех, кто будет находиться не только в этом, но и в соседних вагонах тоже. За несвоевременное пробуждение мне спасибо всяко не скажут.
Один мудрый человек, уже не помню кто, говорил: «Выход есть всегда». Очень умная мысль. Например, самый простой выход из любой ситуации – ничего не делать. Но простой, не значит рациональный.
Ну а раз выход есть всегда, то и я, в конце концов, что–нибудь придумаю.
Чисто теоретически я мог просто лечь спать и ничего не предпринимать. Я нужен команде Петра Данилыча, а значит, без меня они не пойдут. А значит, они сами могут меня разбудить. Но слушать упреки мне никогда не нравилось, какой бы характер они не носили. Нет, так дело не пойдет, так что стоило подумать еще.
И пока мои мысли были заняты поиском решения вставшей передо мной проблемы, в вагон вошел Митек с грязной замызганной подушкой под мышкой. Я поначалу его и не заметил, хотя такую тушу сложно упустить из виду.
Митек – это такой огромный, под два метра ростом, гигант с уровнем развития шестилетнего ребенка. Говорить он толком не мог, в основном только бессвязно мычал, изо рта у него довольно часто текли ручейки слюней. В остальном же он ничем не отличался от маленьких детей и был таким же человеком, как и все, просто… не обычным. Ребята с нашей станции частенько брали его с собой играть.
Митек послушный и сильный, что делает его незаменимым при выполнении какой–либо тяжелой работы. Он одной рукой мог поднять меня над головой, а тяжелая кирка была для него что тростинка.
Наш гигант не всегда был таким. В два года он упал с платформы головой прямо на рельсу. Он чудом остался жить, но черепная коробка оказалась деформирована и, по всей видимости, из–за этого что–то произошло с мозгом. В итоге Митек практически остановился в развитии. Но на нем сработал закон «равноценного обмена»: если ты что–то теряешь, ты что–то приобретаешь взамен. В Митьке со страшной силой разбушевались гормоны роста и в итоге за каких–то два года он вымахал чуть ли на метр. Теперь же он был выше меня чуть ли не на три головы.
Но был в нем и еще один недостаток. Во сне он страшно, просто невыносимо храпел. Поэтому его появление не стало для меня поводом для радости. Ну почему, почему именно сегодня, когда мне надо выспаться?
– Пывет, Алех! – сказал Митек, помахав мне своей огромной лапищей.
– Привет! – отозвался я, стараясь придать своему голосу хоть капельку радости.
– А я… шпать! – как будто похвастался Митек, показав мне на подушку.
– Это здорово.
– Я устал. Шпать.
Гигант взбил подушку, положил ее под голову и улегся на сиденье. Зевнул, обнажив ряд желтых зубов, и закрыл глаза.
Прогнать я его не мог, хотя мне это было необходимо, чтобы спокойно выспаться. Митек, несмотря на свои внушительные габариты и немного отталкивающую внешность, человек очень ранимый.
Меня вдруг осенило. Я вскочил, выбежал из поезда, подбежал к палатке, где лежала мама, и тихонько пробрался внутрь. Стараясь действовать тихо, я, спустя минуту, нашел среди немногочисленных вещей обычную деревянную бельевую прищепку.
Вернувшись в вагон, я растормошил его и дал прищепку. Он взял ее в руку и непонимающе уставился на меня.
– Надень ее на нос.
Митек покрутил прищепку в руке, видимо пытаясь понять, как с ней обращаться. Не выдержав, я выхватил ее и сам защемил ему нос.
– Вот, так и спи. И ни в коем случае ее не снимай, понял. НЕ СНИ–МАЙ!
Митек энергично закивал.
– И еще. Сможешь меня разбудить в четыре часа?
Заметив замешательство на лице Митька, я показал ему часы и ткнул пальцем в цифру «четыре». Судя по довольному выражению, гигант меня понял. Ну и чудненько.
– Да, магу! Я всегда ΄ано вставать.
– Отлично! Спокойной ночи!
– Спокойной ночи, Алех!
* * *
Огромный, под шесть метров в длину, игуаноподобный зверь лежал на крыше Ледового дворца и взирал с высоты на проспект Большевиков. Ему казалось, что он – самое могущественное существо в этом мире и нет никого, кто сможет справиться с ним. Он здесь царь и Бог, единственный в своем роде, равных которому нет и не будет.
Любому, кто будет находиться на высоте, будет казаться, что выше него только небо. Однако игуанодон считал себя властителем наземного мира неспроста – у него были веские основания так полагать. Еще бы, такие внушительные габариты и чудовищную силу не имеет ни одно земное существо, а чудовищная внешность заставляла в страхе убегать любого, кто встанет у него на пути. К тому же помимо того, что игуанодон казался очень неуклюжим и малоподвижным, он не являлся таковым. Внешность зачастую оказывается очень обманчива.
Сейчас игуанодон нежился в едва пробивающихся сквозь плотный слой облаков лучах Солнца после сытного обеда. Пирушка действительно выдалась славной: три собаки-мутанта и на закуску птицеящер. Поймать последнего было не так уж и трудно, хотя игуанодону пришлось немного повозиться. Поимка летающей твари все–таки требует больше сноровки и проворности, и, конечно же, хотя бы маленькую толику везения.
Положив под голову лапы, игуанодон, не моргая, наблюдал за проспектом Большевиков и идущей перпендикулярно ему улицей Коллонтай – вдруг появится новая жертва. Монстр не был голоден, но полакомится еще, отнюдь не отказался бы. Тем более что птицеящер уже практически переварился в его брюхе.
Однако пока потенциальной «еды» игуанодоном замечено не было. Чудовище ненадолго прикрыло глаза и уже собралось немного прикорнуть, как неожиданно его разбудил грохот со стороны станции метро «Проспект Большевиков». Вскочив, игуанодон одним прыжком оказался на поверхности, мягко приземлившись на все четыре лапы, и стремительно бросился в ту сторону, откуда слышал звук.
И там он заметил человека. Скривив рот наподобие улыбки, монстр бросился на мужчину. Распахнутая пасть с сотней острых, мерзких зубов, было последнее, что увидел человек в своей жизни…
* * *
Я рывком встал. Вся спина у меня была мокрая от пота, как, впрочем, и все тело. Я повернул голову налево, и чуть было не отшатнулся, но вовремя понял, что это всего лишь Митек.