– Я был совсем, как ты… – начал было Поль, пытаясь высвободиться от схватившей его в охапку Юджинии. Но Джордж не слышал и даже не замечал сына. Все его внимание сосредоточилось на Юджинии. Джинкс и Лиззи смотрели на родителей. Они чувствовали, что происходит что-то не понятное для них, что-то тайное, меняющее смысл происходящего сегодня с их семьей.
Джордж стоял, уставившись на Юджинию. Лицо его было спокойным и сосредоточенным, о бушевавших эмоциях свидетельствовали только побелевшие губы. Юджиния отвернулась от мужа и смотрела, как по заливу, нагоняя одна другую, бегут волны. Выбившаяся прядь волос упала ей на лоб, но она не шевельнулась, чтобы поправить ее. Она ощущала только физическую усталость, казалось, что эмоции совершенно атрофировались. «Вот, значит, как чувствуешь себя, когда тебе все равно. Очень приятно, между прочим, гораздо лучше, чем злиться, огорчаться или радоваться».
– Юджиния, я не потерплю, чтобы мои дети вели себя, как дикари индейцы… – начал фразу Джордж, но запнулся.
Что-то – то ли изменившаяся поза, то ли опустившиеся плечи Джорджа – заставило Юджинию повернуться к нему, но когда он попытался продолжить: Честное слово, я не могу понять, как ты допускаешь подобные вещи, – сказанное им прозвучало таким пустым, таким лишенным какого-то смысла, что Юджиния опять стала смотреть на волны. «Какими счастливыми выглядят эти волны. Голубые, яркие, беззаботные». Она представила себя среди них, ныряющей, как русалка или дельфин, или покачивающейся на них, подобно маленькой белой уточке.
– …Я понимаю, что это… – мямлил Джордж, – что день был трудный… трудное время.
Ему хотелось, чтобы Юджиния еще раз посмотрела на него. На этот раз все будет хорошо. Вот только, если бы она… Что? Джордж не мог сообразить. Может быть, не следовало быть таким строгим с ней. Ну, тогда… про Огдена и вообще…
– Джини… Мы должны… Ведь мы же в одной упряжке…
– Как скажешь, Джордж, – поспешно ответила Юджиния. – Теперь вернемся к гостям?
«Во мне столько злости, что хочется плеваться», – неожиданно пришло ей в голову, но по привычке дальше этого ее эмоции не вылились.
Джордж недовольно глянул на палубу. Все сегодня идет наперекосяк! «Ну ничего, – сказал он себе, – завтра, когда мы будем одни… Мы все отрегулируем…»
– Ты же понимаешь, как это выглядит со стороны, Джини. Ведь это создает плохое впечатление… Нельзя, чтобы над нами смеялись. А ведь здесь все сливки общества. Ньюпорт и вообще…
Он чуть не добавил: «Ты же знаешь, как это важно для папы», – но вовремя опомнился. Не хватало только снова разворошить осиное гнездо.
Джордж выпрямился и попробовал улыбнуться.
– Перемывать грязное белье перед посторонними, так ведь говорится.
– Как скажешь… – Юджиния подняла на ноги сонного сынишку и вообразила, будто перед ней покрытое стерней поле. Похоже, это прошлогодняя трава, ее скосили, а то, что осталось, замерзло, засохло и побурело, и стоило дотронуться до него ногой, как оно рассыпалось на мелкие кусочки. Был снег – или пахло снегом, небо затянули свинцовые облака, и оно стало сумрачным, не было слышно никаких звуков, только громко хрустела стерня под ее ногами. Она шла по полям около Линден-Лоджа, почему-то одна, стараясь удалиться от дома Турка как можно дальше. «По-видимому, это было в первый год моего замужества, – решила она. – Со мной не было детей».
Юджиния заставила себя вернуться в настоящее.
– Поль, – ласково позвала она. – Поль! Пора просыпаться, милый. Пойдем, поищем твою подружку Прю и попьем твоего любимого теплого молочка.
Приблизительно в то время, когда близилась к завершению погрузка, на причале появился Браун. Увидев в первый раз все судно сразу, он остановился. Бекман не преувеличивал. «Альседо» и в самом деле красавец. Линии четкие, все блестит, ни пятнышка ржавчины. Судно новенькое, как с иголочки.
Он поставил на мостовую свой парусиновый саквояж, задумавшись, что же делать дальше. «Лейтенанту Арманду Брауну не пристало самому тащить свой багаж», – рассуждал он, но не знал, не против ли этикета будет остановить кого-нибудь из дюжины сновавших по пристани людей. Браун рассматривал яхту и тянул время, соображая, как ему поступить. «Важно, – сказал он себе, – не выглядеть чужаком. Джентльмены никогда не теряют присутствия духа, выдержку в них воспитывают с колыбели».
Прибытие Брауна заметил стоявший у сходней второй помощник капитана. «Вот он – наш «военно-морской атташе», – недоброжелательно подумал он, вспомнив торопливое разъяснение, которое сделал накануне вечером капитан Косби.
– Этого человека направили на наше судно в знак уважения к семье Экстельмов. Это не означает, повторяю, не означает, что мы будем заходить в воды, требующие военно-морского эскорта. Надеюсь, экипаж будет относиться к нему с должным уважением. Его следует рассматривать в качестве гостя и обращаться с ним соответственно.
«Все, конец лекции, – подумал помощник капитана. – Вопрос закрыт. Капитан Косби не любит, когда его просят что-нибудь уточнить». Помощник капитана еще раз оглядел Брауна. Он бы не удивился, если бы узнал, что из такого модного училища, как в Аннаполисе, выпустили офицера, в глаза не видевшего океана. «Ну, что ты там стоишь! – хотелось ему крикнуть. – Давай шевелись, моряк. Ты же опаздываешь!» Но он этого не сделал, а вызвал юнгу Неда и велел ему потрясти костями и смотаться на причал.
Неду было двенадцать лет, он отправлялся в свое третье плавание, но в первый раз на настоящей большой яхте. Раздражение помощника капитана не уменьшило его восторженного настроения. Ни капельки. Он стремглав слетел по сходням. Подумать только, какая-то большая шишка назначила военно-морского офицера на гражданское судно! А что, это вполне мог быть даже сам президент Тедди.[9] Все говорят, что Турок очень близок с кланом Рузвельтов. А что пишут газеты о проблемах в Панаме! А вдруг они попадут в настоящую переделку. Их возьмут в заложники! И тогда он, Нед, выскользнет в джунгли и всех спасет.
– Добро пожаловать на борт, сэр! – крикнул Нед, с восхищением разглядывая золотое шитье на мундире Брауна. – Второй помощник велел мне проводить вас на борт.
Но любопытство взяло верх, и помощник капитана, сам того не замечая, спустился по сходням навстречу прибывшему.
– Привет, лейтенант, – произнес он. – Капитан Косби спрашивал, прибыли вы или нет.
«А он человек, который не любит, чтобы его заставляли ждать, – со злорадством, подумал помощник. – Но ничего, ты сам это скоро узнаешь. И не имеет значения, гость ты или нет, ты же не член семьи. Ты ничем не лучше нас, рабочих лошадок».
– Какой же у вас замечательный корабль, – улыбнулся Браун. – В жизни не видел ничего подобного.
«Это уж как пить дать, – чуть было не вырвалось у помощника, но неожиданная непосредственность Брауна огорошила его. – Во всяком случае, – подумал он, – наш «военно-морской атташе» не из этих спесивых заносчивых чистоплюев». Раздражение стало проходить уступая место какому-то незнакомому и непонятному чувству.
– Это точно, – согласился помощник капитана. – Наш «Альседо» особенный, это точно. У этой семьи все только самое лучшее.
Без десяти час «Альседо» наконец был готов к отплытию. По сходням поспешно спускались последние гости, выкрикивавшие пожелания доброго пути. Они то и дело оглядывались, чтобы помахать рукой и дать еще один совет, при этом каждый раз попадали под дождь конфетти и витки серпантина, которые сверху разбрасывали Уит, Джинкс и Лиззи, пристроившиеся у перил. Почти все швартовы были отданы, и корабль, казалось, держался у берега только на разноцветных ленточках, тянувшихся вдоль его борта, сворачивавшихся в кольца и падавших на запрокинутые вверх лица и размахивающие руки. Серпантиновые ленты обвивали спины матросов и стюардов, путешественников и тех, кто оставался на берегу, образуя паутину розовых и зеленых, золотистых, пурпурных, желтых и пунцовых нитей, и казалось, что корабль содрогается от усилий вырваться из этих многоцветных тенет.