– Мурах! Мурах, тидак махал! – Дешево! Дешево, не дорого! – стоявшей у поручней рядом с Джорджем Юджинии не нужен был переводчик. О значении этих слов говорило уже то, как их произносили. Муж с женой постояли молча. «Вот оно, Борнео, – думала Юджиния. – Вот оно, место, которое всем так хотелось увидеть. Вот ради чего мы оставили Филадельфию».
Каждая семья стремилась подплыть как можно ближе. Одна лодка перехитрила другую, и в какую-то долю секунды все живое на ее борту было предложено на продажу. Потрясая в воздухе зажатыми в руках животными и детьми, люди в лодке смотрели с надеждой, недвусмысленно написанной на их лицах. «Даже дети, – подумала Юджиния, – даже дети обезумевают от нищеты». Потом первую лодку оттеснили, и на ее место протиснулась другая.
– Берапа?.. Тунггу секьяп! (Сколько вы дадите?.. Погодите… Не уходите!)
– Энсик!.. Пуан!.. Мурах! Мурах! (Мистер… Миссис… Дешево! Дешево!)
Юджиния оторвала глаза от реки и снова посмотрела на мужа.
– Я все же не понимаю, – крикнула она, стараясь перекричать стоявший вокруг рев. – Почему ты не говорил мне об этом акцизном сборе раньше?
Джордж ответил, не поворачивая к жене головы. Он решил, что во время двухчасового прохождения «Альседо» вверх по реке вся семья должна стоять у поручней, потому что такая картина усилит впечатление от королевского визита. Ему не хотелось портить ее теперь, когда вот-вот покажется султанский дворец и после того, как он потратил на все это столько сил. Поэтому он царственным жестом приветствовал толпу на берегах и сквозь приклеенную улыбку цедил:
– Не считал это нужным, дорогая. Налоги есть налоги. Они не должны занимать красивую головку.
Взгляд Джорджа упал на морских черепах. «Черепаховый суп, – сказал он себе. Можно внести приятное разнообразие в меню. Нужно велеть шефу купить черепашье мясо». Джордж продолжал махать рукой, потом в порыве европейской щедрости швырнул вниз несколько монет. Поднялся невообразимый гам, будто на берег налетел ураган. Со всех сторон в воду попрыгали ныряльщики, несколько лодок перевернулось, в воду попадали куры, но ни одна монетка не осталась на дне, все до одной подняли. Джордж улыбнулся и, подняв руки вверх, показал пустые ладони. Толпа с сожалением простонала, а «Альседо» продолжал идти своим путем.
– А султан не узнает, что ты вчера вечером выгрузил оборудование на берег?
Юджиния наклонилась поближе к мужу. В этом шуме ничего не было слышно, а вопрос ей казался очень важным. Она постаралась смотреть только на зеленые верхушки деревьев, чтобы не замечать перевернутых лодок.
– Не узнает, если только мы сами ему не скажем.
Джордж поразился тому, с какой легкостью ему стала удаваться ложь. Единственная трудность заключалась в том, чтобы не забывать деталей. Все остальное – украшения, только приправа. Соус, картошка и зеленый горошек в стручках. «Еще одна пометка для шефа, – напомнил себе Джордж. – Свежий горошек с запахом мяты».
– И я надеюсь, никто из нас не сообщит ему об этом, – безмятежно добавил Джордж. – Это же на благо компании. Зачем начинать платить долги, когда не заработано ни цента?
Свою проповедь он сопроводил блаженной улыбкой.
– Но ты думаешь, султан ничего не узнает о лейтенанте Брауне? – добивалась своего Юджиния. Она продолжала быть «приятной», как того хотел Джордж, не отрывала взгляда от берега, но все это ее не трогало. Внезапно Юджиния пожалела, что с ними нет Бекмана. Он бы посоветовал не делать этого. Он сказал бы Джорджу, что весь его план – сплошные дыры. С учетом акцизного налога или без него, все равно.
– Странный белый человек в джунглях, – продолжала Юджиния. – Неужели султан не задастся вопросом, почему ты высадил его на берег? И не задаст ли он тебе этого вопроса первым же делом?
«Нам дадут от ворот поворот, – подумала Юджиния. – Нам велят возвращаться, как мы и пришли, тем же путем, по этой ужасной реке, и на этот раз нам никто не поможет. Тогда вся эта голодная толпа не будет такой робкой».
– Султан ничего не узнает, пока не будет слишком поздно.
На сияющем лице Джорджа появилось жестокое выражение, но он тут же вспомнил о том, каким он должен казаться. По его щекам снова разлилось благодушие и самодовольство. Юджиния подумала, что они похожи на виноград в сахаре: сладкий, водянистый и абсолютно непитательный.
– Так что не забивай свою красивенькую головку, моя дорогая, – добавил Джордж. – Я за всем слежу.
А теперь иди-ка ты к детям, они, по-моему, на корме с твоим кузеном Уитни и нашей дорогой Прюденс. Буквально с минуты на минуту мы увидим пристань Пангалонг-Джетти, и желательно, чтобы все мы были вместе перед торжественным прибытием. Так мы произведем наилучшее впечатление. Как говорится, попудрим носик, дорогая. Не забудь об этом. И детям скажи. Мы представляем Экстельмов…
Но прежде, чем жена успела уйти, Джордж взял ее руку и пожал.
– Джини, – театральным голосом проговорил он, – я сделал кое-что… Кое-что такое, что, по-моему…
Джордж замолчал и позволил себе обвести взглядом купы мангровых деревьев, бананов и бамбука, дымки костров над джунглями и коричневые тела, усыпавшие каждый поворот реки. Он перевел дыхание, задрал подбородок кверху и продолжил:
– Кое-что такое, чем ты, Джини, будешь гордиться…
Его слова прозвучали одновременно и немножко неуверенно, и красиво – именно такого эффекта хотел добиться Джордж. Юджинии же захотелось вырвать у него свою руку. Рука ее как будто попала в силки, в петлю для птиц или барсука. Она никак не могла уловить, о чем это толкует муж, не могла представить себе, что может им гордиться, любить его. Она не могла представить себе предстоящий день, раскланивающихся и расшаркивающихся сановников или отца с его деланной заботой о дочери и внуках. Для нее это был спектакль, в котором она могла быть только зрителем, а не участником – пантомима или оперетта. Юджинию интересовало только одно: куда отправился Джеймс и зачем.
– Пойду за детьми, – сказала она.
Как только яхта стала видна с пристани Пангалонг-Джетти, на берегу заиграли цимбалы. Вместе с гонгами, барабанами и трубами музыканты подняли невообразимый шум. Они никак не могли уловить абсолютно не гармоничный (как они считали) мотив национальной песни американцев. Они решили, что очевидные недостатки мелодии лучше всего преодолеть с помощью дополнительных усилий гонгов и труб. В их исполнении гимн Соединенных Штатов зазвучал как похоронная музыка, какую слышали повсюду: во дворце султана, на Сунгхай-Сараваке, на холмах вокруг Кучинга.
Достопочтенный Николас Пейн стоял на яркой зеленой лужайке, выходившей на причал, рядом с ним стояли раджа сэр Чарльз Айвард и раджа-мада Лэнир Кинлок Айвард. Нестройная толпа за их спинами состояла из султанских придворных. Прибытие Экстельмов было государственным визитом, и каждому чиновнику или князьку на площадке перед дворцом отвели место, соответствующее его рангу. Однако Риджуэя поставили в задних рядах, поскольку, как заявили сами местные князьки, он всего лишь писец, а его хозяин, каким бы почтенным он ни выглядел, не имеет официального титула, а потому писец должен считаться принадлежащим к низшим чинам. По мере того как яхта приближалась к дворцу, вся эта знать подвигалась ближе к воде, и скоро образовался крепко сцементированный блок – если бы кто-нибудь их них упал в реку, то за ним последовали бы все, увлекая за собой Риджуэя, Пейна и Айвардов.
Султан со своим семилетним сыном появился в дверях дворца только тогда, когда с «Альседо» бросили на берег и закрепили концы. За приближением яхты они смотрели через потайное окно в гареме, так как султан, делавший вид, что не придает этому слишком большое значение, тем не менее хотел очень четко определить время своего появления из дворца. Султан относился к числу людей, отлично понимающих, насколько превратной может быть судьба власти и насколько она может зависеть от одного-единственного мгновения. Ожиданию султана пришел конец тогда, когда «Альседо» был накрепко привязан к земле Саравака.