— Интересно… — задумчиво произнес посол Франции и развернувшись, посмотрел на вторую от начала композицию. Он как-то краем глаза видел старинный гобелен в соборе Байе. Случайно. И вон те ребята на них изрядно походили.
— Да, занятно, — кивнул Габсбург, который также задумчиво рассматривал эти ряженные манекены.
— Вы знаете, что дочь русского правителя была королевой Франции?
— Серьезно? Не знал. А когда?
— Шесть веков назад.
— О… удивительно.
— У нас даже стоит ей памятник в одном аббатстве, основанном ей же.
— И вы хотите, чтобы дочь французского правителя теперь стала королевой России? Ох, простите, царицей.
Французский посол улыбнулся, ничего не ответил. И медленно пошел по залу обратно, рассматривая большие карты, которые висели на стене напротив каждой композиции манекенов. Тоже достаточно условные. Показывающие рост державы на разных этапах.
Остановился возле той группы с каплевидными щитами.
Подошел австрийский посол.
— Что вас заинтересовало? Вы так смотрите…
— Львов оказывается старый русский город. Кто бы мог подумать? — покачал француз головой. — Вам не кажется, что это плохая новость для поляков?..
Глава 4
— Молдавия жаждет сбросит оковы осман!
— Тогда почему же вы до сих пор не восстали?
— Это очень непросто. Османы очень сильны. Мы только и ждем помощи для восстания, — произнес Дмитрий Кантемир.
— Ой ли? — усмехнулся Василий Голицын. — Когда недавно мы разбили османские полевые армии под Керчью и Белгородом сложилась благоприятная обстановка для восстания. Им нечем с вами было воевать. Вообще нечем. Ведь на востоке они вели войну с Сефевидами. Отчего же вы медлили?
— Так предатели… — развел руками Кантемир.
— Да, с ними всегда беда. А они, кстати, куда-то делись?
— Если Россия придет нам на помощь, то мы поднимем большие силы. Но на это нужно время.
— В это у меня нет никакой веры, — устало улыбнулся Голицын. — Но пусть так. Чудеса иногда случаются. Однако ты не сказал зачем это нужно России.
— Вы же освободите православную страну!
— Это, конечно, будет греть нашу душу. Но… война это очень дорого. Война с османами — это крайне дорого. Ведь вы хотите, чтобы мы не защищались на своей территории с комфортом, а нападали. Такие компании выльются нам в огромные, просто чудовищные траты. И все для того, чтобы потешить свое самолюбие?
— Понимаю… — кивнул Кантемир. — Вы хотите, чтобы Молдавия признала сюзеренитет России?
— Нет, — покачал головой Петр.
— Чтобы она вошла в состав России?
— Молдавия — это земля, которая лежит от нас очень далеко и неудобно. Но на нее облизываются ляхи и османы в равной степени. Нам она не нужна вовсе. Что гарантирует нам постоянные проблемы с ней.
— Как не нужна?
— А вот так, — развел руками Голицын. — Нам же там придется постоянно армию держать. Полноценную. И денег вкладывать, чтобы отбивать ее и от турок, и от ляхов. А зачем? Какая с этого отдача нам будет? Разве налоговые поступления покроют затраты на ее защиту?
— Но вера…
— Вера — это очень важно. — серьезно произнес Петр. — Но сейчас влезать в эту войну нам нет никакого резона.
— Если Молдавия сбросит оковы османского гнета, то все северные Балканы могут упасть вам в руки. А может и центральные. Во всяком случае Молдавия, Валахия и Болгария. Это благодатные земли. И они полностью покроют все ваши расходы.
— А ты уверен, что они упадут к нам в руки? — устало потерев лицо, спросил Голицын. — Насколько мне известно у местной элиты таких целей нет. Среди них вообще сотрудничество с Россией не является значимым направлением. Вот Габсбурги — да, они им интересны.
— И, кстати, наше вторжение на Балканы поставит нас в условия вражды с Габсбургами. — заметил Петр. — Даже занятие Молдавии.
— Разве вы не тяготитесь тем, что православных людей угнетают магометане?
— Тяготимся.
— И не хотите им помочь?
— Не хотим.
— Но почему?
— Потому что, как говорят англичане, мы таким образом вытащим каштаны из огня для других. — произнес Василий Голицын. — Мы вас освободим, а все сливки от этого получат другие. За наш счет. Да и освобождение… Что вы, что болгары, что валахи ведь хотите не под нашу руку идти, а самостийно жить. Не так ли?
— Совсем не хотите? — с нескрываемым отчаянием в голосе спросил Кантемир.