— Эй!
Кто-то орет.
Эко чудо, вынесло из мглы берег, высокие бревенчатые дома, дворы, крыши и амбары. Лодка подошла.
— Кто такие?
— Это Усть-Зейский пост?
— Нет!
— Что за наваждение… Где же Усть-Зейский пост?
— Эй! А где же?
— Чего «эй», — передразнили с берега.
Это, может быть, каторжные, что-то делают, наверно, сваи бьют.
— Не может быть, — говорит Иван, узнавая место. — Это Усть-Зейский пост. Я знаю, вот дом Борьки Тимофеева.
— Давай к берегу!
Люди собираются, завидя торговый баркас. Туман отходит. Солнце чуть пробивается. Видны баржи на якорях. Свистнул где-то пароход и запыхтел. Значит, тут Муравьев! Куда-то он поехал. Наконец-то догнали!
— Пост? — спрашивает Сибирцев.
— Нет.
— Чего врешь? — кричит Иван.
— Нет, никто не врет, — выходя из толпы, заявляет казачий писарь, по чину урядник, в усах и в узких железных очках. Он подымается по выкаченному Иваном трапу на баркас. — Усть-Зейский пост больше не существует!
— Боже ты мой! Здравствуй, Савка! А что же это? — восклицает хозяин.
— Здравствуй, Пудыч!
Завидя офицеров, писарь вытягивается и отдает честь, но тона не меняет. Поначалу видно было, что какие-то затасканные моряки, в грязных блузах, все в одинаковых, пришли на баркасе. Сейчас различимы по погонам.
— Честь имею доложить, ваше высокородие, что Усть-Зейский пост, — произносит писарь с важностью, — как я имею честь заявить, больше не существует.
«Ага, добрался и сюда, крапивное семя!» — подумал Сибирцев. Левой рукой он сдернул с носа писаря очки, а правой с размаху здорово смазал его ладонью по роже.
— Что ты мелешь? А ну, порасторопней! Докладывай суть!
— Давно бы так сказали, ваше высокородие! — не потерявшись, отчеканил писарь. — Пост, который вам требуется, переименован в город Благовещенск, в который вы прибыли. С купца надобны торговые свидетельства и пропуск для путешествия на Амур… — Писарь вздрогнул, заметив, как опять дернулась рука офицера. — Здесь, в городе, находится его превосходительство генерал-лейтенант губернатор Сибири Муравьев. — поспешно остерег он. — Каждое утро уходит на другую сторону реки в китайский город Айгун, где ведет дипломатические переговоры. С ним проживает тут и будет святить новую церковь преосвященный Иннокентий. Город наименован в честь Благовещенской церкви в Иркутске, не на Иерусалимской ли горе, где преосвященный Иннокентий будто бы начинал смолоду службу. Муравьев, прибывший сюда, получил от китайского князя И Шаня и от своего личного друга айгунского джангина[1], знаешь, Пудыч, не того, который трясет коленками и не может сидеть спокойно… А от новенького… Фунга-Фунга…
Шлюпку подвели к борту и загрузили. Сибирцев и матросы ушли на веслах.
Писарь надел очки поаккуратней.
— А твоя тетка. Иван, печет оладьи.
— Як ней пойду? — спросил парень у хозяина.
— Иди.
— Тут хорошая китайская мука-крупчатка, они ведь плохой хлеб не едят, — заметил писарь.
— Черного хлеба у них совсем нет, — согласился Ванча.
— Нищие, а едят пампушки из крупчатки. — сказал хозяин баркаса.
— Что тебе скажу, Пудыч… — таинственно заговорил писарь, сидя в каюте у купца. — Я дежурил в штабе поста при генерале и слыхал важный разговор. Тут политический заговор. Его высокопревосходительство сначала упомянул его преосвященству, находясь с ним наедине, что только формы ради приплетена для переименования Усть-Зейского поста в город Благовещенск та святая Благовещенская церковь на горе в Иркутске ли, где ли еще, от которой будто бы, как от силы веры и духовности, должно происходить всему и всякое утверждение во имя святых деяний Иннокентия на Аляске. На самом деле город Благовещенск назван в честь маньчжур и китайцев, которые нынче со своей стороны Амура из города Айгуна, где у них живет амбань, подали Муравьеву благую весть. Согласны на переговоры с Россией, и послы из Пекина приехали сюда, вон туда, на тот берег, вон, видишь, где блестит. Прибыли в Айгун, с уважением ждут русского посла Муравьева, будут с ним трактовать и вести переговоры, подпишут договор, по которому Амур утверждается навеки за Россией. Просят мимо не пройти, не упустить случая, и что все согласны. И Муравьев сказал преосвященному, что вот, мол, это действительно благая весть и ради такой вести стоит переименовать пост Усть-Зейский в город Благовещенск. Но я, мол, сразу не соглашусь, сделаю вид, что не очень-то мне они сами теперь нужны, поступлю, мол, как у них у самих принято. А преосвященный внимал и сказал: «Воистину благая весть». Назван город по-новому Благовещенском, но не как церкви и чудотворные иконы по всей Руси. Давай, гуран[2], напишем на них донос…
1