– Ну и молодец, – кивнул Зигмонд. – Баронства-то у нас два теперь, не забыл? Моим людям сюда возвращаться тошно будет, слишком горькая память. Со стаей помогу – мой недосмотр, мне и убирать за собой. А дальше – бери Сьюз и хозяйничайте. А я, вон, с Анегардом соседствовать буду, тоже весело.
– Весело ему, – буркнул Анегард.
– А то! Тебя, сопляка, и вовсе учить и учить еще. Или думаешь, всегда тебе так везти будет, как со мной летом и с той тварью вчера?
– С тварью везение сомнительное, – скривился Анегард, старательно не глядя на Марти.
– Хорошо, что понимаешь. Был бы твой дар хоть чуть слабей, да замешкайся вот этот обалдуй еще хоть малость, оба там легли бы. А тварь, вашей крови нажравшись, пошла бы дальше. Олухи.
Хотел Марти спросить – а как нужно было? Но в последний миг заткнулся. Правильно они все делали, просто силы не хватило. Все же тварь не простая – эту нелюдь сама Прядильщица подняла.
Хотя…
– А вот скажи, – медленно, изо всех сил не веря в мелькнувшую нехорошую мысль, начал он, – если эта нелюдь – с силой богини, но и Герейнов та же богиня благословила… и власть над этой нелюдью дала, кстати же… почему тогда у меня не получилось? И еще – раз я начал убивать ее тварей, вместо того, чтобы ими повелевать – значит, договор разорван?
– Да почему ж не получилось? Как раз получилось, – Зигмонд, пройдясь по комнате, сел в кресло, закинул ногу за ногу. Сейчас он полностью, до последней черточки, выглядел человеком, но от этого только муторней делалось – ну не может обычный человек с таким спокойным равнодушием и с таким знанием дела рассуждать о делах Старухи! – Подставился ты по-глупому, но ведь тварь тебя случайно достала. Ты ее, по сути, тогда убил уже. Отскочить не успел, вот и все. А договор в силе, не надейся. Она отдала тварей в твою власть – полностью. Над их смертью ты тоже властен. Знаешь, как я с ними справлюсь?
– Как? – почему-то шепотом спросил Марти.
– Да просто прикажу сдохнуть.
– Просто прикажу сдохнуть, – сказал Зиг. Так спокойно, как в деревне говорят о том, что пора бы сено убрать. Или как девушки на кухне отмеряют зерно для каши. Анегард вспомнил давящую силу, что чуть не раздавила их летом на Ореховом. Кивнул невольно: да, такого приказа твари избегнуть не сумеют.
Марти выругался, спросил:
– И я мог бы?
– Ты – нет. Я ж говорил, сила у вас не та. Сопляки еще, оба. Но за то, что не стали ждать меня, запершись от нелюди подальше, уважаю.
Зигмонд встал, потянулся мягко, словно большая кошка.
– Лотар, будешь свидетелем. Твой дар позволит.
– Когда? – Анегард тут же поднялся, признавая право Зига командовать. Там, дома, тот подчинялся и Лотарам, и их капитану. Иногда что-то советовал, но приказывать не мог. Здесь же роли поменялись.
– Да хоть и сейчас, – безразлично ответил Зигмонд. Подошел к окну, кивнул Анегарду на место с собой рядом: – Слушай.
Уже привычная мертвая, вязкая, как болото, тишина, и жажда крови вдалеке. Все же здешняя нелюдь давила куда сильней, чем бывшая Зигова стая. Терпеть ее присутствие было трудно, оно отравляло, казалось, даже воздух вокруг. Анегард вцепился в косяк окна, прижался лбом к холодным камням. Так можно было балансировать на зыбкой грани двух реальностей – слышать неслышимое, не позволяя себе упасть в темную пропасть, сулящую гибель.
В приказе Зига не было слов. Только чистая, ужасающая сила, как будто внезапный шквал или рвущая деревья с корнями буря. Затхлый яд кровавого безумия смело с той же легкостью, с какой рука хозяйки сметает крошки со стола. Анегард уловил далекий всплеск ужаса, обиды, злобной ярости – и тут же все стихло, сменившись благословенной, живой тишиной. Той тишиной, в который слышны шорох ветра в ветвях и трепет птичьих крыльев, скок зайца по полю и далекое мычание коров по тесным хлевам. Багровая тьма, клубившаяся на самой далекой окраине сознания, медленно истончалась, распадалась и таяла клочьями тумана под солнцем. Стало легче дышать, словно разжалась державшая сердце когтистая лапа.
Анегард вздохнул всей грудью, как будто заново вспоминая холод зимнего ветра, запах свежего снега и растопленных в кухне печей, звуки замка, живущего обыденной жизнью. Перед глазами плыло от внезапной слабости, он моргнул, развернулся, прислонившись к каменной кладке затылком. Марти беззвучно всхлипывал, явственным усилием воли заставляя себя дышать, и даже в столь плачевном состоянии смотрел на Зигмонда с восторженным ужасом. А тот спокойно стоял, привалившись плечом к стене у окна, укрывшись тенью, особенно густой рядом с полосой солнечного света – и только если вглядеться, становились заметны частое, тяжелое дыхание, побледневшее лицо и покрасневшие от лопнувших сосудов глаза.