Но их путь лежал к северу, и уже на третий день по застывшей дороге мела поземка, а мороз хватал за щеки и вползал под куртку.
– Ближе к дому, наверное, заметено все, как еще проедем, – хмурился Анегард.
А Марти думал о Сьюз.
С каждым днем она все больше занимала мысли младшего Герейна. Сначала вспоминать приходилось с усилием, как будто пустота держала и засасывала – вязкой смолой, гнилой болотной жижей. Но с каждым днем все легче всплывало в памяти лицо той, которую он хотел назвать женой: серьезное, сердитое, озаренное легкой улыбкой. Слегка растрепавшаяся коса, быстрый жест, которым Сьюз убирала за ухо непослушную прядку волос, тонкие пальцы. Порывистые движения, быстрая легкая походка, веселый смех. Полосатая юбка, плетеный поясок – Марти еще не забыл, как этот поясок туго и надежно связал его запястья, не позволяя освободиться. Усмехался про себя: «Не тогда ли тебя к ней привязало, пес-одиночка? Судьба…»
Вспоминал, как увидел ее в обнимку с Зигмондом, и снова кипятком по венам плескала ревность – знал уже, что беспочвенная, а забыть не мог. Никто другой не смеет обнимать его женщину!
Как-то незаметно Игмарт Герейн привык думать о Сьюз именно как о своей женщине. Пусть та не обещала, что станет его женой, и тем более на согласие барона Лотарского он не мог рассчитывать твердо, и все же никого другого Марти уже не мыслил хозяйкой своего замка. А лучшим способом сбежать от тянущей пустоты оказалось всего лишь представлять, как он водит Сьюз по галереям и коридорам, показывая их новый дом, как спорит с ней, не отпуская одну в лес – захочет ведь, она такая! – и как они гуляют все же по лесу вдвоем, Сьюз ищет свои травки, а он… А он смотрит на жену. Любуется. Отводит ветки перед ее лицом, обнимает словно ненароком, вдыхая запах…
Оказалось, он отчетливо помнит ее запах – свежий, едва ощутимый ромашковый, если наклониться к волосам, и терпко-горьковатый, когда подносишь к лицу ее пальцы. Наверное, кожа будет горчить и отдавать на вкус травами, когда он поцелует Сьюз руку, как своей невесте.
А вот вкуса ее губ Марти представить не мог. Почему-то чудились то молоко и земляника, то легкие лепестки роз, то пряная душистая мята. И все больше тянуло узнать, каковы они на самом деле. Почувствовать ее дыхание на своем лице в короткое мгновение, пока губы не сольются в поцелуе. Обнять за плечи, прижать к себе, услышать быстрый стук ее сердца совсем рядом со своим. Ощутить девичье смущение в тот миг, когда для Сьюз станет очевидным его мужское желание.
Да, Марти желал ее. Не мальчишка же он, чтобы мечтать лишь о поцелуях. Он пытался представить, какой окажется Сьюз в постели, раздевал ее мысленно и любовался телом, и целовал – везде, но не в губы, потому что хотел слышать ее. И от этих фантазий кровь едва не вскипала в жилах.
А вокруг смыкался вдоль дороги заснеженный лес, кони все тяжелее шли по наметенным сугробам, и даже среди дня можно было услыхать далекий волчий вой. Лотар не торопил отряд, но и не медлил. Ночевали на постоялых дворах, обедали в трактирах, давая коням дневной роздых, но каждый день в путь пускались с рассветом.
Марти не считал дни – в дороге не искушают судьбу. Он не думал, что скажет, увидев Сьюз, не пытался бесконечно повторять в мыслях объяснение с ней и ее отцом. Вместо этого Игмарт Герейн представлял, как целует свою невесту, услышав «да».
Наверное, всему виной была тревога. Бесконечное, почти смертельно утомившее ожидание. Неопределенность и рожденный ею страх. Зима давила и выматывала, как никогда раньше, сидеть взаперти в стенах замка с каждым днем становилось тяжелее.
Сьюз стала избегать общества Грегора, а заодно и отца. Все больше пряталась в своей комнате, закрывшись, ссылаясь на «неважное самочувствие» – ей, воспитанной в деревне, такие жалобы казались смехотворными, но почему-то отец принимал их всерьез. Жалел, спрашивал, не нужно ли чего, а Сьюз лишь качала головой и отвечала, что хочет спать.
На самом деле она рада была бы не спать вовсе. Зимние ночи слишком длинны и темны, слишком явственно в них дыхание не-жизни. Раньше Сьюз не ощущала этого настолько остро. Раньше… До того, как пришлось заглянуть в бездну, из которой смотрит на людей Хозяйка Тьмы. Теперь же, стоило лишь начать погружаться в сон, и виделся жадный Старухин взгляд, слышался сухой смешок, чудился шепот: «Все равно придешь, девочка. Для меня нет времени, я дождусь».