Он слышит? Или — знает? Берет в ладони мое лицо, гладит. Я трусь щекой — подожди, не дергай кольцо парашюта! Рано! Еще немного свободного падения! Он ждет, дышит часто и неровно. Провожу по его плечам — мышцы напряжены, я читаю каждый бугорок, каждую впадинку, словно слепая — книгу. Кожа шелковая и горячая, над ключицей бьется жилка. Руки бродят по его груди, плечам, торопясь почувствовать, понять: какой он?
Горячий. Осторожный. Нежный, как блюз, и такой же завораживающий. Его руки, его губы...
Не помню, как мы очутились на постели. Близко, без единой преграды. Только мы и ветер, сумасшедший ветер вышины. И солнце, пронизавшее меня насквозь — жарко, больно и сладко.
Он поймал меня у самой земли, не позволил разбиться. Укачивал и баюкал, целовал, не выпуская из рук. Мой брат?.. Мой любимый?..
А завтра наступило завтра. Такое же, как вчера, как следующий вторник. Сумасшедший полет остался во сне, а мы проснулись.
Я и мой брат.
— Тебе не холодно, птичка? — тихий вопрос вернул меня из древних времен.
— Нет.
"Нет, не холодно. Ты рядом, а с тобой всегда тепло".
— Прости. Я... забыл, что такое метель. Жизнь в городе...
— Ты не виноват.
"Не виноват, что я не решилась рассказать о том подслушанном разговоре. Что боялась потерять брата и не обрести любимого. Не виноват, что я сбежала — тут же, через три дня, в дурацкий роман с твоим однокурсником".
Я скорее почувствовала, чем увидела, как он повернулся ко мне:
— Ты так и не рассказала, почему уволилась из галереи, — неуверенно, ломко.
— Поняла, что привыкаю. Ты же знаешь, это не мое — оседлость.
"Поняла, что отвыкла от твоего голоса. Телефон, скайп — не то. В скайпе твой голос не дрожит, ты не похож на того мальчика, что заглядывал мне в глаза утром после выпускного бала, двенадцать лет назад. Хотел что-то сказать, но не успел: родители вернулись из Равенны, а вместе с ними суета и обыденность".
— Не твое. А что твое? Мотаешься по свету, ищешь. Неужели не нашлось места, где ты хотела бы остаться?
— Не нашлось. Да зачем? Мне нравится ездить — столько людей, мест.
"Там, где хочется — нельзя. Тебе же проще, когда между нами города и моря. Тогда ты не мнешься и не отводишь глаза. Зачем тебе? У тебя семья, налаженная жизнь. Мне нет места рядом..."
— Люди, места... — Вздохнул. — Я переживаю за тебя. Ты же знаешь.
— Знаю.
Боже, как хочется дотронуться! Взять его за руку. Ведь сейчас можно — все равно нам не выбраться. Даже не позвонить: нет связи. Нет бензина. Нет дороги — и никто не знает, что мы здесь.
Мы слишком торопились, боялись остаться вдвоем. Из Шереметьево он повез меня сразу к бабушке, не позвал к себе: передохнуть, познакомиться с женой. Мы спешили. Как будто дедушке в гробу не все равно, соберутся внуки сегодня или завтра!
— А я развелся, — ляпнул брат. — Ты извини, что не пригласил к себе. Дележка квартиры, переезд. Я вообще пока на даче живу.
— Развелся? Почему? Ты не говорил...
"Много чего не говорил. Даже — врал? Что собираетесь ребенка заводить, что живете душа в душу. Как я тебе врала, да? О десятке безумных страстных романов. Боже, зачем?"
— Не хотел волновать. Зачем? Развелся и развелся. А ты?.. Чертов снег, я совсем тебя не вижу, птичка. Но ты не изменилась.
— За двенадцать-то лет? Хм! Мне можно не врать, я не одна из твоих!
— Правда. Все такая же. Вредная и упрямая, как ослица с колючкой под хвостом.
— Сам дурак. — Я повернулась к нему, наплевав на подозрительную мокрость в глазах. Все равно темно. — Врал про ребенка, жену. О чем еще врал?
Он молчал и не шевелился. На миг стало страшно: что я творю? Зачем? Стоило двенадцать лет молчать, чтобы сейчас?..
— Прости, я… да, врал.
Я вздрогнула. Почему я не могу спокойно слышать горечь в его голосе? Почему ударить его больнее, чем себя?
— Не только про жену, ты права.
Он замолчал. Зашуршал сигаретами.
— Все бросаешь?
— Что? А, да. — В голосе прозвучала улыбка. — В двадцать третий раз. А ты? Все прыгаешь?
— Конечно. Небо, ветер, адреналин. Без этого жить неинтересно.
— Ничего не меняется. Помнишь, как мы... — он запнулся.
Я тоже молчала.
Помню, да.
Снова зашуршало, щелкнуло, и вспыхнул огонек зажигалки. Я отвернулась, но поздно. И в темноте его рука безошибочно нашла меня.
— Ну вот. Ты плачешь из-за меня. Птичка замерзла...
— Не плачу. Но замерзла. А, какая разница? Все равно нам тут... — я не успела договорить: он притянул меня, обнял.