— Недавно от него прибыл курьер из Венето, — усмехнулась Жозефина. — Какая-то из моих милейших миланских подруг не поленилась известить его о молодом Шарле и обо мне.
— От души надеюсь, что генерал не поверил подобным низким наветам.
— Генерал верит только мне. Он любит только меня и тех немногих, кого я считаю достойными его любви.
Моисей Формиджине мечтал сделаться министром финансов в новом правительстве. Для достижения этой мечты он был готов полными горстями зачерпнуть из заветных сундуков. Джорджиана об этом знала, как знала и то, что частью полученной власти сможет распоряжаться лично.
— Кто знает, — вздохнула она, — удастся ли мне войти в этот избранный круг.
— Но вы уже стали его частью, — снисходительно улыбнулась Жозефина.
— В таком случае не позволите ли вы мне кое-что сообщить вам.
Жозефина насторожилась.
— Это смотря что, — пошутила она, стараясь скрыть свое любопытство.
— У меня есть один предмет, который, возможно, заинтересует вашего мужа, — наконец открыла тайну жена банкира.
— Моего мужа?
— Гражданин Формиджине, — начала объяснять его супруга, вытаскивая табакерку из своего белого ридикюля, — приобрел эту табакерку у человека, ему неизвестного, за значительную сумму. Лишь впоследствии ему сказали, что она могла принадлежать генералу Бонапарту, — с этими словами Джорджиана протянула Жозефине де Богарне табакерку Саулины.
— Но это же невероятно! — воскликнула гражданка Бонапарт, пристально разглядывая драгоценность. — Вы даже вообразить не можете, какую радость вы мне доставили.
Она сама подарила мужу эту табакерку несколько месяцев назад, 9 марта, по случаю их свадьбы. Жозефина остановила свой выбор на этой вещице среди многих других драгоценных безделушек, потому что прелестная миниатюра неизвестного художника на крышке табакерки была датирована 1769 годом, то есть годом рождения Наполеона. Итак, муж говорил ей правду в письме, отправленном в Париж около месяца назад.
«Я потерял свою табакерку, — сообщал он между прочим. — Прошу тебя, купи мне другую, столь же плоскую, и пусть на ней будут слова любви, сплетенные из твоих волос».
— Я рада, что сумела доставить вам удовольствие, — сказала Джорджиана.
— Удовольствие? Да я безмерно счастлива! — воскликнула Жозефина. — Эта табакерка — мой свадебный подарок генералу.
— Какое невероятное совпадение!
— Это, безусловно, добрый знак, — сказала Жозефина. — Генерал был очень огорчен пропажей.
— Я рада за него и за вас.
— Этого, дорогая моя подруга, я не забуду никогда.
— Вы слишком добры.
— Генерал Бонапарт не замедлит лично выразить вам нашу общую признательность при первом же удобном случае.
— Вся заслуга принадлежит банкиру Формиджине, — уточнила Джорджиана. Когда она передаст мужу слова креолки, он сумеет обратить их в звонкую монету.
— Этот человек стоит своего веса в золоте, — сказала Жозефина, словно прочитав ее мысли.
— А весит он немало.
— Кому же знать, как не вам!
Они дружно рассмеялись.
— Я скажу генералу, что мы в долгу перед вашим мужем, — пообещала Жозефина.
— Я даже рассчитывать не смела на такое великодушие, — солгала Джорджиана и спросила: — Вы еще надолго задержитесь в Милане?
— Я приняла героическое решение выехать в Брешию завтра.
— В такую жару путешествие обещает быть очень тяжелым.
— Но он ждет меня, — со вздохом напомнила Жозефина.
По мановению ее руки как из-под земли появился готовый к услугам Ипполит.
Джорджиана, преследуемая завистливыми взглядами, попрощалась с Жозефиной, дружески обняв ее напоследок. Затем она проделала обратный путь по анфиладе комнат и так же, как и будущая французская императрица, созвала свой эскорт. Попрощавшись с хозяйкой дома, умиравшей от желания узнать, чем были вызваны эти неожиданные и необычные объятия, раскланявшись с дамами и господами, Джорджиана Формиджине покинула дом Литта.
41
Мадам Бонапарт познакомилась с примадонной миланского театра «Ла Скала» Джузеппиной Грассини у постели Мюрата. Танцовщица Элизабетта Руга наградила его венерической болезнью.
Джузеппина ухаживала за занемогшим Мюратом, меняя у него на лбу холодные уксусные компрессы, чтобы снять жар, когда мадам де Богарне ворвалась в комнату страдальца подобно дуновению ветерка.
— Oh, mon pauvre ami![16] — воскликнула Жозефина, обнимая молодого офицера.
— Моя богиня! Что бы я без вас делал? — благодарно улыбнулся Мюрат.
— А кто эта очаровательная синьора? — спросила Жозефина.
— Прошу меня извинить, моя дорогая, — спохватился Мюрат, — я забыл вас представить. А все мой проклятый эгоизм! Эта синьора — мадам Грассини.
— Полагаю, следовало бы сказать: божественная дива «Ла Скала», — обрадовалась Жозефина.
— К вашим услугам, гражданка Бонапарт, — поклонилась Грассини.
Женщины оглядели друг друга с жадным интересом.
Цветущая молодость и необыкновенная привлекательность певицы очаровали Жозефину. А синьора Грассини была поражена утонченным аристократическим изяществом креолки. Обе были наслышаны друг о друге, и ни одну из двух это не смущало. Жозефина была поглощена собственными приключениями и благоразумно решила, что лучше позволить мужу развлечься на стороне, чем стать жертвой его безумной ревности.
К тому же она знала себе цену и была уверена, что своим страстным темпераментом сумеет удержать при себе Наполеона. Джузеппина прекрасно понимала, что главнокомандующего освободительной армии Италии привлекают в ней прежде всего голос и артистическое искусство, хотя и к ее женским чарам он не остался равнодушным. Этого ей было достаточно.
— Муж много рассказывал мне о вас, — улыбнулась Жозефина.
— Возможно, он незаслуженно добр ко мне, — Джузеппине Грассини хватило совести слегка покраснеть.
— Он рассказывал мне главным образом о вашем волшебном голосе, — успокоила ее Жозефина.
— Генерал чересчур снисходителен.
Это был искренний разговор. Одна как будто старалась заверить другую: «Мы не представляем угрозы друг для друга, а значит, можем подружиться».
Грассини, бежавшая из Милана, спасаясь от ярости взбунтовавшегося народа, приняла покровительство генерала Бонапарта. Он избрал своей резиденцией великолепную виллу Кривелли в Морбелло и охотно приютил у себя Джузеппину. Теперь ее великолепное тело и чарующий голос постоянно были в его распоряжении. Накануне он известил ее о приезде жены, и теперь певица с облегчением готовилась к возвращению в Милан. Народные волнения уже утихли.
У изголовья больного она появилась в качестве заботливой сестры милосердия.
— Я рад, что эта встреча доставила вам удовольствие, — протянул Мюрат.
На самом деле он следил за обменом репликами между двумя женщинами и за их подвижными, поминутно меняющимися лицами сперва с ужасом, а потом с разочарованием. Увлеченные друг другом, они совершенно забыли о нем, о его болезни, о его страданиях.
— Наша встреча доставила бы нам куда больше удовольствия, если бы вы тоже могли порадоваться вместе с нами, — мгновенно нашлась Жозефина.
— Обо мне никто не думает, — пожаловался он.
— Наполеон опасается, что вы собираетесь поднять газетную шумиху вокруг вашего несчастья, — упрекнула его Жозефина. — Именно об этом я собираюсь говорить с вами. Надеюсь, мне удастся убедить вас отказаться от этой глупости.
— Состояние моего здоровья кажется вам глупостью? — возмутился Мюрат.
Жозефина де Богарне смотрела на него с искренним восхищением: он был очень хорош собой, особенно сейчас, когда его мужественная красота только подчеркивалась изысканной бледностью лица.
— Разумеется, меня беспокоит ваше здоровье, — живо откликнулась Жозефина, — но глупость, которую вы задумали, не поможет вам исцелиться. Как только газетчики узнают, что Элизабетта Руга наградила вас таким подарком, вы сделаетесь посмешищем для всей Ломбардии. Об этом станет известно не только в Милане, но и в Париже. Советую вам хорошенько подумать, дорогой.