— Откуда вы знаете? — спросила она с вызовом.
— Не забывайте, я же немного волшебник.
— Я это запомню.
Гардеробщик по знаку придворного лекаря снова подал ему перчатки и шляпу.
— Подумайте о моих словах. — Он поклонился Саулине, совершенно позабыв о ее спутнице, не принимавшей участия в их разговоре. — Вы многого добились, но вам еще предстоит проделать долгий путь.
6
— Я должен сделать вид, что мы незнакомы? — спросил Феб Альбериги д'Адда у Саулины, которая протягивала ему руку.
— Это вам решать, синьор, — проворковала она и потупила глаза, как предписывалось этикетом.
Феб Альбериги взглянул на Саулину и вспомнил девочку из семьи скоморохов, шествовавшую по гравию аллеи к фонтану на вилле в Кассано. Вот и сейчас под нарядным бальным платьем скрывалось то же свободное, ничем не стесненное тело, лесной цветок, пересаженный в сад высшего общества. Он беспрестанно восхищался ею в Монце, куда ездил якобы навестить сестру, но на самом деле, чтобы повидать Саулину. Его маневры не укрылись от зоркого взгляда сестры Клотильды.
— Смотри, братец, — предупредила она его. — Помни, что она простого племени. Ты никогда не сможешь на ней жениться.
Феб годами жил, храня воспоминание о своей жене, и вот впервые обратил внимание на женщину после трагической смерти Дамианы.
— Это был несчастный случай, — неустанно твердила ему маркиза, его мать. — Ты не можешь вообще отказаться от жизни. Сколько женщин умирает родами? Сколько детей так и не появляется на свет? Если бы каждый мужчина из-за этого отказывался от повторной женитьбы, роду людскому пришел бы конец.
Феб до сих пор так и не женился, потому что не нашел подходящей женщины.
— Вздор! — говорила маркиза. — Хорошая, здоровая жена с большим приданым — вот все, что нужно, чтобы вернуть тебе улыбку и пополнить семейную казну, истощенную армейскими поборами.
Мать рассуждала здраво, особенно в том, что касалось имущественного состояния, более не отвечавшего ни приличиям, ни традиции, ни общественному положению семьи Альбериги.
Саулина, единственная из женщин, сумевшая привлечь его внимание, не отвечала ни одному из требований маркизы, кроме разве что здоровья: ни знатности, ни богатства. И Феб, хоть он и придерживался либеральных идей — единственный в своей проавстрийски настроенной и консервативной семье, — даже помыслить не мог о возможности неравного брака. Представитель девятого поколения благородного дворянского семейства и сколь угодно очаровательная, образованная, хорошо воспитанная простолюдинка — нет, это было за гранью возможного! Тем не менее он многое мог сделать для нее: оказать ей протекцию, предложить содержание, достойное ее красоты, хороший дом с большой челядью. Да, он мог все это сделать для прекрасной Саулины Виолы.
Но сейчас, когда Саулина была совсем рядом, маркиз утратил уверенность в себе и свойственное лицам его высокого ранга красноречие.
— Вы самая прилежная и самая блестящая ученица колледжа под попечительством сестры Клотильды.
— Меня учили не доверять лести, — парировала Саулина, глядя на Джузеппину Грассини, окружившую себя толпой поклонников в другом конце салона, — но я не в силах устоять перед чарующей силой комплиментов. Правда, при одном условии: если они искренни.
Феб на расстоянии ощущал исходящие от нее волны чувственности.
— Назовите мне хоть одну причину, которая могла бы подвигнуть меня на ложь! — воскликнул он с вызовом.
— Я могла бы перечислить целую тысячу, — улыбнулась она, опираясь на протянутую ей руку, — но сегодня такой чудесный вечер, что мне не хочется смущать ваш покой и заставлять краснеть.
Они вместе направились к бальному залу, откуда доносились звуки менуэта.
— Вы сделаете мне большое одолжение, согласившись танцевать со мной, — пригласил ее маркиз.
— Сестра Клотильда не одобрила бы этого, — лукаво возразила Саулина.
— Проницательный и острый ум придает вам особое очарование.
— Вы хотите сказать, что глупость — неотъемлемое свойство женщин? — насмешливо спросила она.
— Хочу сказать, что вы необыкновенная женщина.
— Вы преувеличиваете мои достоинства, уделяя излишнее внимание самой незначительной особе.
— А вот эта фраза, которую я, пожалуй, уже успел выучить наизусть, — усмехнулся Феб, вспомнив при этом сестру, — не делает чести вашему уму.
— В таком случае, — объяснила Саулина, ничуть не смутившись, — воспримите мои слова как совет соблюдать приличия, установленные общественной традицией и обычаем.
Другая девушка, высокого происхождения и с большим приданым, пришла бы в восторг, увидев свою крепость осажденной столь могущественным завоевателем, но Саулина умела сохранять хладнокровие даже в самых трудных ситуациях. Пережитый опыт помог ей рано повзрослеть; лишившись иллюзий, она прекрасно знала продолжение этой истории. При одной из ближайших встреч благородный маркиз, несомненно, с величайшей учтивостью предложит ей стать его протеже. Такая перспектива не шокировала ее; для женщины в ее положении, решившейся самостоятельно строить свою жизнь, это был вполне реальный выход.
Прошлой зимой, в тот незабываемый вечер, когда она, покинув монастырь и простившись с матерью, возвращалась в Милан, ее первая любовь, родившаяся в лесном убежище, великая, единственная любовь всей ее жизни, умерла и была похоронена глубоко у нее в сердце. Теперь она собиралась жить только ради себя и ради собственного продвижения в свете.
Саулина и Феб влились в ряды танцующих менуэт, притягивая к себе восхищенные и завистливые взгляды. Девушка кокетливо играла распахнутым веером, то пряча за ним лицо, то бросая поверх него горящий взгляд на своего кавалера. Феб грациозно следовал за ней. Он пропускал ее у себя под рукой в одной из характерных фигур танца, когда шум, стоявший вокруг, вдруг стих: в бальных залах и гостиных дворца наступила тишина. Мелодия прервалась, все глаза обратились ко входу в зал. Среди почтительно расступающихся гостей на пороге появился герой Маренго.
Саулина узнала бы его, даже если бы море роскошных нарядов не расступилось при его прохождении: узнала бы по достоинству его походки, по пронзительному властному взгляду, наводившему трепет на собеседников, и по выразительному тонкому рту, так хорошо умевшему отдавать команды.
— Историю чаще делает случай, чем гений, — невольно вырвалось у маркиза.
— Позвольте с вами не согласиться, по крайней мере в том, что касается Наполеона Бонапарта, — сухо возразила Саулина.
Феб Альбериги д'Адда поклонился, чтобы не вступать в спор, который мог нарушить складывающиеся между ними отношения.
Наполеон Бонапарт подошел к Джузеппине Грассини, сидевшей на диване в компании хозяйки дома, слегка поклонился дамам и сказал что-то, чего Саулина, находившаяся слишком далеко, не расслышала.
На миг перед глазами уже повзрослевшей Саулины вспыхнула сцена из прошлого: непристойное и торопливое раздевание, возня с юбками, тяжелое, прерывистое дыхание, бессвязные, ничего не значащие слова, сопение, хриплые вздохи… Воспоминание о том, что четыре года назад толкнуло ее на отчаянный побег, теперь вдруг вызвало в ней странную дрожь, животное ощущение нетерпеливого и жадного ожидания.
Джузеппина Грассини сделала знак Саулине.
— Прошу меня извинить, синьор, — обратилась девушка к Фебу.
— Вы меня покидаете? — ревниво осведомился он.
— Вы же видите, моя покровительница зовет меня, — решительно ответила Саулина и, оставив его стоять столбом, направилась к Джузеппине.
Еще ни одна женщина не смела так с ним обращаться.
«Ну мы еще повстречаемся, маленькая бродяжка», — мысленно пообещал себе Феб, стараясь скрыть разочарование за светской улыбкой.
Саулина подошла к оперной примадонне в тот самый момент, когда первый консул вынимал из кармана камзола табакерку. Бонапарт щелкнул крышкой драгоценной шкатулки, не заметив приближения девушки. Не успела Джузеппина предупредить его или помешать своей воспитаннице, как Саулина проворным и полным изящества жестом схватила свой талисман.