Ветер пустой изнутри
1
Мэл возвращалась дорогой, известной только ей. Чаще она выбирала широкие проспекты и людные бульвары, ей нравилось рассматривать прохожих, выдумывать судьбы по мимолетным признакам: болтающейся на честном слове пуговице, затаившейся в уголке рта улыбке, военной выправке, уставшему или рассеянному взгляду. Но сегодня она интуитивно стремилась уединиться, затеряться в путаной вязи переулков. Ноги сами несли ее знакомым, не раз проторенным маршрутом. Завернув за угол, она оказалась посреди пустого гулкого двора. Мэл бывала здесь и раньше, но сегодня это место показалось ей чужим, незнакомым. Девушка остановилась и настороженно прислушалась. Здесь совсем не чувствовалось движения воздуха – это удивило ее. Где-то за домами бушевал неугомонный зюйд-вест, но здесь, в пыльном прохладном колодце не было слышно его жаркого дыхания. Лишь круто взбитая вата облаков неслась так быстро и так низко, что, казалось, вот-вот заденет ощерившиеся пиками антенн крыши или распахнутую настежь чердачную раму. Ветер метался где-то рядом, но в узкие щели между домами проникнуть не мог. Его широким полотнам требовался простор, он обхватывал тесно прижавшиеся пятиэтажки, пеленал их в своих объятиях и, насладившись испуганным звоном оконных стекол, улетал, чтобы через мгновение обрушиться вновь.
Вдалеке возник нарастающий гул, похожий на раскат грома, но мягче, деликатней. По мере приближения его голос становился резче, словно осиное гнездо сорвалось с ветки и с треском покатилось под гору. Белой чайкой взметнулась вверх сорванная с балкона майка, будто кто-то сердитый наотмашь швырнул ее в лазоревую пустоту неба. Было слышно, как в соседнем дворе в исступлении мечется вихрь, зажатый в тисках построек. Но лазейка нашлась – и тут же стремительный порыв проник под каменную кладку арки. Мэл не успела ахнуть, как бесплотные пальцы забрались под юбку, и мощная воздушная струя надула ее корабельным парусом, загудела соборными колоколами в складках ткани. Не обнаружив для себя ничего интересного, ветер вынырнул наружу и ловко забрался по водосточной трубе на крышу ближайшего дома. Юбка махнула вслед нахалу опадающими воланами.
Мэл облизала ссохшиеся губы, мелкие песчинки противно заскрипели на зубах. Девушка забрала волосы в тугой узел – как раз вовремя, потому что в следующую секунду ее настигла новая, более сильная волна. И тут Мэл сделала нечто невероятное. Она не укрылась от резкого потока воздуха, а повернулась к нему лицом, раскрыла руки и глубоко вдохнула. Тело наполнилось озоном, стало легким, почти невесомым, как воздушный шар. Мэл не успела испугаться, как в мгновение ока поднялась на несколько метров над землей. Под мысками ее войлочных лодочек проплыла детская площадка, она успела заметить облупленную планку турника и алый флажок на деревянной башенке. Мэл вдруг стало так страшно, как не было никогда прежде. Ей представилось, как ветер, найдя выход из мелких складок ткани, бросит ее, и она тут же рухнет на землю. Поэтому она раскинула руки еще шире и позволила стихии завладеть ею, поднимая все выше и выше. Только когда серо-бурый ковер города остался далеко внизу, она смогла взять себя в руки. Падать с высоты шестого этажа или из самой глубины неба – есть ли разница? В любом случае, мокрого места не останется.
Мэл огляделась. Ее несло в неизвестном направлении в густых, как взбитые сливки облаках. Их рваные клочья, как куски ваты проносились прямо перед глазами. Мэл вспомнила, как будучи девочкой, мечтала о волшебном гороховом стебле, по которому можно взобраться до самой макушки неба. Белые многоэтажные громады походили на гигантское безе и бабушкину домашнюю пастилу, их хотелось зачерпывать большой деревянной ложкой и с наслаждением отправлять в рот. Она всегда подозревала их в тайном сговоре – облака намеренно поднимались много выше верхушек самых высоких берез, чтобы ни один ребенок не смог полакомиться ими.
Мэл бесстрашно вонзала пальцы в бархатную мякоть окружившего ее тумана. Сначала руки не встречали никакого сопротивления. Они проходили насквозь, раздвигали подвижные пастозные слои, как плавник дельфина рассекает морскую гладь. Но вскоре легкость и невесомость сменились ощущением вязкости, воздух загустел, стал комковатым. Мэл поднесла ладони к лицу – на них остались похожие на взбитый яичный белок хлопья пены. Она облизнула пальцы и счастливо рассмеялась – на губах нежился привкус ванили и малинового сиропа. А невидимый озорник уже нес ее по гигантскому желобу, подбитому розовато-белым, кремовым, оранжевым, сиреневым, перламутровым. Так ветер, пустой изнутри, играл с ней, и она потеряла счет времени.