– Чтобы наше отсутствие не заметили? – с обидой в голосе спросила она.
Наклонившись за беретом, она выругалась, потом всхлипнула. Теперь пришел ее черед злиться. Александер не имел права ее осуждать, ведь он ничего о ней не знает. Он мог думать что угодно об Уильяме, однако у него нет права дурно относиться к Летиции! Повернувшись к нему спиной, она одернула мундир. В каморке снова стало тихо. Она решила, что он ушел, и уже подошла к двери, когда увидела, что Александер все еще стоит у стены, скрестив руки на груди, и смотрит на нее. Будучи не в силах скрыть волнение, Александер заставил себя отвести глаза, ища облегчения в созерцании бочонка, заполненного сине-зеленой гнилой водой, которую давно нужно было вылить.
– Алекс, теперь ты знаешь правду. Все, что я и Эван о себе рассказывали, правда. Мы решили, что так будет лучше. Лгать опасно, потому что слишком быстро забываешь, кому и что ты говорил. Вот только моя мать приходится Эвану двоюродной сестрой, а не матерью. Когда мои родители умерли, Эван как раз заехал к нам в долину. Он три месяца как похоронил жену, а их пятилетняя дочка Мэри-Хелен умерла двумя годами раньше. Мне тогда было двенадцать. Ни у меня, ни у него больше никого на свете не осталось, он взял меня под опеку и увез с собой. Я в какой-то мере заменила ему дочку.
– А теперь заменяешь жену?
– Я и есть его жена, Александер! Знай, я люблю Эвана и храню ему верность. Просто… я хотела, чтобы ты знал. Я понимаю, что нужно было тебе все рассказать намного раньше. И что ты узнал обо всем вот так… Мне стыдно, что все так вышло. Но я не могла, у меня не получалось…
Барабанная дробь заставила ее замолчать. Александер смотрел на эту женщину-мальчика и думал, что, возможно, для него было бы лучше, если бы она оставалась Уильямом. Отношения между ними никогда не будут прежними. Как забыть, что под униформой Уильяма прячется тело Летиции?
– Идем, солдат Маккалум! Сигнал к построению!
Песок неумолимо перетекал из одной емкости песочных часов в другую, отмеряя на судне время. Сигнальщик звонил в колокол каждые полчаса с момента их отплытия из Корка, то есть уже в течение месяца. Переносить скуку будней и ограниченность пространства и солдатам, и в особенности рекрутам становилось все труднее. Одни страдали морской болезнью и ходили с землистого цвета лицами, другие по нескольку раз в день наведывались в гальюн, потому что никак не могли привыкнуть к особенностям моряцкого рациона. Члены команды смотрели на тех и других, посмеиваясь.
К середине тридцать восьмого дня пути небо было по-прежнему затянуто густым туманом, поэтому в твиндеке царил едва ли не ночной мрак. Через бортовые люки, открытые в целях проветривания, в помещение проникал ветерок. Неожиданный его порыв заставлял многих вздрагивать – буря на море обычно поднималась внезапно. Фонари сонно покачивались, отбрасывая на пол колышущиеся тени.
Бортовая качка, словно материнские руки, баюкала отдыхающих в гамаках солдат. Те, что мучились желудком, сидели на полу возле ведер, опасаясь, что в случае нужды просто не успеют до них добраться. И только бывалые матросы, казалось, обладали иммунитетом к этому бедствию, превращавшему человеческое существо в кучу хворой плоти.
Устав наблюдать за клопами, перескакивающими с одного гамака на другой, Александер с трудом перевернулся на своем шатком ложе. Заснуть у него не получалось. Недалеко от него храпел Эван. Летиция находилась еще ближе, она предпочла устроиться прямо на полу. Взгляд ее задумчиво скользил по потолочным перегородкам, и она помахивала ногой в такт песне, которую напевала себе под нос. Некоторое время он смотрел на нее, стараясь сохранять невозмутимость, однако удавалось это плохо. «Она уважает тебя, Макдональд, уж не знаю, за какие заслуги. А я тебе доверяю, – заявил ему Эван через несколько дней после того инцидента в кладовой, когда Александеру открылась правда о Летиции. – Только никогда не забывай, что она – моя жена, дружище!» Эван наверняка убьет его, если он осмелится прикоснуться к Летиции…
Она свернулась калачиком, и их взгляды встретились. Александер смущенно ей улыбнулся и отвернулся к порту[46], через который можно было наблюдать за серыми, как сталь, волнами.
С верхней палубы доносились крики и смех. Наверняка там веселились матросы, к которым присоединился и Мунро. Волнение никак не хотело покидать Александера. Он не мог думать ни о чем, кроме покачивающейся ножки Летиции. Черт бы побрал эти мужские потребности!
Вдруг он заметил лицо женщины без возраста со светлыми волосами, убранными под серый от грязи чепец, которая смотрела прямо на него. Судя по ухмылке, она догадывалась о его желаниях. Женщина встала, посмотрела ему в глаза, погладила себя по груди и заискивающе улыбнулась. Потом, еще раз состроив гримаску, которая, по ее расчетам, должна была разжечь в нем вожделение, направилась в сторону коридора, но в дверях оглянулась и послала ему обольстительный многообещающий взгляд. Александер, чье сердце забилось скорее от предвкушения удовольствия, которого он так давно не имел, спрыгнул с гамака и, пригибаясь, чтобы не зацепить головой потолочные балки, последовал за ней в темноту коридора.
46
Отверстие в борту судна для орудий у военных судов или для погрузки и разгрузки с нижней палубы у транспортных судов. (