Глаза цыганки не были темно-карими или даже пронзительно черными, глубокими, как осенняя ночь… они, вообще, не были цветными… просто в сплошном, чуточку отдающем легкой голубизной глазном белке чернел, иногда едва заметно меняя диаметр, зрачок.
Но, видимо, не только Виталика удивило отсутствие радужки в глазах цыганки, но и её поразил взгляд простого офисного сидельца, и от удивления смуглянка выпустила его ладонь из своих рук. «Бежать, бежать, бежать…» – вдруг вполне отчетливо застучало сердце минисупервайзера. Но тут же навалилась знакомая лишь по субботнему похмелью безысходная глухая тоска – куда бежать-то? А вот настырная гадалка ни о каком бегстве даже и думать не стала, развернувшись всем телом к сидящему с бронзовым котелком цыгану и завопив так, что слышно было, наверное, на самых верхних этажах башни за двойными звуконепроницаемыми стеклами в пластиковых европейских рамах китайского производства.
– Ой, погибель ты наша!!! Ты куда, ты куда нас завел, окаянный?!! Куда твои бесстыжие глаза смотрели?! О чем бестолковая голова думала?! Погибель теперь всем пришла через этого котляра!!! Народ, вы только гляньте, как он сидит! Как он себе делает вид, будто ничего не случилось, а?!
К изумлению оглушенного криками Виталика цыганское сообщество повело себя абсолютно равнодушно, продолжая хаотично и бесцельно на его взгляд, с некой долей нарочитой театральности перемещаться на маленькой площадке между стенами домов, обращая внимания на происходящее вокруг – на самого минисупервайзера, на людскую толчею перед башней, на истошные крики гадалки – не более, чем на дуновение легкого сквозняка, в любое время года присутствующее в этом месте. Да и тот цыган, в адрес которого неслись бесчисленные обвинения, лишь равнодушно оторвал взгляд от содержимого своего бронзового котелка – глаза у него были такими же сплошь белыми с узкими игольными точками зрачков.
– Что кричишь, женщина? – спросил, густо сплюнув ей под ноги, котляр. – Сама торопила, сама говорила, что дети голодные, что работать негде, что надо тебе поскорее… вот и допросилась, пустая твоя голова. Давай, работай, а не глотку тут проверяй…
Растерянный, изумленный, ничего не понимающий минисупервайзер успел только заметить, как, казалось бы, не собиравшийся предпринимать никаких решительных действий цыган с котелком вдруг резким, широким жестом взболтнул свой сосуд, и из бронзовых недр выплеснулась, выхлестнула сиренево-мутная волна неизвестной субстанции, притягивающая к себе внимание не хуже четко разделенных стрингами кругленьких и аппетитных девичьих ягодиц на жарком солнечном пляже. Волна эта, фантастическим образом вырастая в размерах, скользнула по окружности, размывая очертания стен башни и параллелепипеда, потрескавшегося от времени сухого серого асфальта под ногами, пестрых цыганских юбок, алых рубах, иссиня-черных кудрей и припорошенных сединой бород, смуглых босых ног и грязноватых пальцев с удивительно ухоженными ногтями…
Тяжелый, пахнущий совсем не городским бензиновым перегаром, не офисной бумажной пылью, женской косметикой, дезодорантами и залежалыми – впрок – пересохшими печеньками ветер, поднявшийся вслед за сиреневой волной из цыганского бронзового котелка, упруго поднажал, сталкивая с места Виталика, прикрывшего глаза, будто постаравшегося за веками спрятаться от творившегося катаклизма, и неожиданно, с силой, толкнул минисупервайзера в спину так, что он не устоял на ногах, рухнул на колени, успев предусмотрительно выставить вперед, перед собой, руки. Ладони Виталика по самые запястья погрузились в совершенно неожиданную, никак не предусмотренную здесь жидкую черную грязь, а взгляд уперся в чьи-то грубоватые, измазанные в этой самой грязи высокие сапоги, давно, а может, и никогда не знавшие ни пропитанных синтетическим китовым жиром губок, ни даже древних щеток и вонючего солдатского гуталина, с которым минисупервайзер успел познакомиться во время ужасно длинной полугодовой обязательной и скучнейшей службы в армии.