— За руку ты меня взял, когда в кресло сажал, — продолжал домовой. — Не побрезговал.
Я пожал плечами.
— А разве у тебя руки грязные?
Тут домовой расплылся в улыбке.
— Ты, правда, так думаешь?
— Зачем мне врать?
— Благодетель! — воскликнул Емельяныч.
Я улыбнулся, забавно было смотреть на веселящегося старичка. И он тоже заулыбался, глядя на меня и блестя глазами.
— Всегда мечтал, чтобы меня хозяин в мебелю посадил, попить принес и… — он хитро посмотрел на меня. — А пряников купишь?
— Куплю, — пообещал я.
— Ура! — домовой от радости захлопал в ладоши, стакан упал и разбился. — А-а!
Он замолчал, а на лице отразился испуг.
Бабушка любила эти стаканы, и мне еще предстояло прослушать лекцию на тему: «Как обращаться с посудой». Но что мог сказать Емельянычу? Отлупить, что ли? Похоже, он именно этого и ждал.
Я сделал суровое лицо и сказал:
— Убирай.
На лицо домового вернулась улыбка.
— Момент, — пообещал он и умчался куда-то в сторону прихожей.
Я последовал за ним и нашел его у входной двери, только уже не одного, а с очень похожей на него старушкой, на голове у нее был повязан синий носовой платок, на ногах — пинетки, а на самой — коричневый детский костюмчик, не наш, но тоже явно украденный. В руках бабулька держала маленький веник и совок.
— Знакомьтесь, — важно произнес Иосиф Емельянович, — подъездная наша — Каусария Кутузовна, а это хозяин мой — Ветров Денис.
Я привалился к стене, чтобы устоять на ногах. Оказывается, есть не только домовые, но и подъездные. Интересно, а есть чердачные и подвальные?
В этот момент Каусария Кутузовна взвалила свой совок на плечо на манер ружья и, посерьезнев, спросила:
— Где?
— В комнате, — указал Емельяныч, — около кресла, — и важно добавил: — Это я в нем сидел.
Кутузовна даже присвистнула.
— Везет дуракам с хозяевами, — пробормотала она, а потом из комнаты донесся звук сметаемого стекла.
— Не знал, что бывают подъездные, — высказался я.
Емельяныч посмотрел на меня с жалостью.
— Да что ты вообще знаешь? Ты только два дня как начал мир познавать. Ладно, пошли еще кое с кем познакомлю, — и он потянул меня за штанину. Я не сопротивлялся и последовал за своим домовым на кухню.
— Вот! — торжественно провозгласил он, остановившись около холодильника. — Открывай.
— Холодильник?
— Ну.
Я послушался и потянул дверцу на себя.
— Приветик! — между баночками-скляночками сидел рыжий веснушчатый паренек одного с домовым размера, завернутый во что-то теплое, и… жрал колбасу!
— Приветик, — автоматически ответил я и повернулся к Емельянычу. — А это что за фрукт?
— Костя, холодильный.
— Какой фрукт? — заволновался холодильный. — Кто купил фруктов?
— Никто, — перебил я его радость.
Костик обиженно надул губы.
— Вечно они врут… Нет фруктов, нет и Кости! А ну закрой меня! Закрой, кому говорят!!!
Он заорал так дико, что я сразу же захлопнул дверцу.
— Чего это он?
Емельяныч пожал плечами.
— Голодный.
— Он же колбасу ест.
— Может, тоже пряник хочет? — предположил домовой. — Будешь покупать, три купи: мне, Костику и Кутузовне за работу.
— Килограмм куплю, — успокоил я его. — Слушай, а тут больше никто не живет?
— Кто?
— Ну, не знаю, туалетный какой-нибудь.
— Двое нас, — отрезал домовой, — я и Костя.
— А Кутузовна?
— Так она подъездная, — принялся он объяснять тоном преподавателя, работающего с кем-то ну очень труднодоходимым. — Подъездная — значит, общественная. А мы с Костиком твоей квартире принадлежим, тебе, значит. Понял?
— Домовой, холодильный, подъездная, — повторил я. — Что тут непонятного?
Заулыбался Емельяныч.
— Смышленый ты, Дениска, — решил он. — Когда присягу-то принимать будешь?
— Какую присягу?
— Ну, до сего дня мы служили памяти твоего деда. А теперь тебе. Вот и поклясться в верности мы тебе должны.